Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

ИВАН ТИМОФЕЕВ

ВРЕМЕННИК ИВАНА ТИМОФЕЕВА

[III]. О ИЗБРАНИИ БОРИСА НА ЦАРСТВО В НОВОДЕВИЧЬЕМ МОНАСТЫРЕ 141 И ОБ ЕГО ВОЦАРЕНИИ, И КАК РАДИ НЕГО В ЭТОТ МОНАСТЫРЬ ХОДИЛИ С КРЕСТНЫМ ХОДОМ, А ПОСЛЕ СМЕРТИ БОРИСА ПЕРЕСТАЛИ ХОДИТЬ; И О СЕРПУХОВСКОМ ПОХОДЕ БОРИСА В 106 ГОДУ, КАК ХОДИЛ ОН ПРОТИВ ЦАРЯ 142 (ХАНА ТАТАРСКОГО) И О ТОМ, КАК ПРИ ЦАРЕ ФЕДОРЕ ИВАНОВИЧЕ И БОРИСЕ ЛЬСТЕЦЫ СТРОИЛИ ЦЕРКВИ И ПИСАЛИ ИКОНЫ ВО ИМЯ ИХ АНГЕЛА

После этих прежде прошедших событий, в 106 году 143 седьмой тысячи лет от сотворения мира последовала смерть истинно самодержавного государя царя и великого князя Федора Ивановича всея России, окончившего, по примеру Давида, кротко свою жизнь среди совершения добрых дел, умершего прежде времени и насильственно от рук раба, — [218] ибо многие думают о нем, что преступивший крестную клятву раб ранее положенного ему (Федору) богом предела жизни заставил его почить вечным сном, возложив на царскую главу его свою рабскую скверную руку убийцы, поднеся государю смертный яд и убив (его) хотя и без пролития крови, но смертельно, 144 как ранее и отрока — брата его. Смерти же самого царя он втайне рукоплескал, видя, что все люди из трусости молчат об этом, и, немилосердно палимый своей совестью, скрылся из царствующего города в лавру 145 — (место) пострижения своей сестры, ранее бывшей супругой того упомянутого прежде царя. Это удаление задумано было им с некоторой коварной мыслью и ради трех причин: во-первых, он опасался в сердце своем и хотел лучше узнать, не поднимется ли против него вдруг восстание народа и не поспешит ли он (народ), вкусивший горечь жестокого плача о смерти царя, убить потом из мести и его; во-вторых, если вскоре не вспыхнет в народе пламень (такой) ненависти, он, исполненный надежды, будет действовать без стыда; а в-третьих, он увидит желаемое: весь ли народ и с каким усердием изберет его в правители себе, и с какой любовью согласится итти за ним, и кто кого станет предупреждать об избрании его или пренебрегать этим, чтобы в прочих случаях иметь возможность вносить раздвоение в царствующем городе, — одних за старание любить и награждать, а других — ненавидеть и томить мучениями. Все это он желал узнать обо всех хитростью, чтобы потом, получив великое царство, старающихся для него — возлюбить, а пренебрегающих, гневаясь на них, — замучить. А в городе он оставил для этого вместе с вельможами своих (людей), избранных из его же рода, и с ними многих ему помощников, так что везде среди народа были его слух и око. После этого лукавого удаления из города в лавру, утром, когда день только начинался и солнце стало освещать своими лучами вселенную, все его наиболее красноречивые почитатели не поленились собраться и, составив льстивую [219] просьбу, тщательно написанную на бумаге, по времени удобную для подачи ему, а в будущем губительную для душ, желающих всего суетного, поспешили во двор самого архиерея 146 и подняли его и всю поклоняющуюся кресту часть кафолической церкви со всеми прочими и в порядке устроили выход в белых священных облачениях, как бы для совершения всеми вместе святительского молебна. С ними и все люди от старцев до юношей пошли из города со святыми иконами к обители, месту, где льстиво скрывался превозносящийся славою, как в берлоге какой-нибудь дикий зверь, показывая вид нежелания, а (в действительности) сам желая поставиться и быть нам господином, что и исполнилось после недолгого упрашивания: ведь где сильно желание, там принимается и прошение. А день этого прошения был тогда во вторник сырной недели. 147

И когда пришли все со святыми иконами в лавру, виновник этого вышел также со святыми иконами и там находящимися священными и простыми людьми навстречу общегородской святыне. Когда все вошли в церковь и сотворили там обычное молебное пение, по окончании его все носящие священное имя и великие мирские вельможи вместе с архиереем, а за ними все чины царского великого управления и весьма многочисленный простой народ, малые вместе с великими, начали жалостно с плачем умолять и, (указывая на свою) беду, всячески долго и много понуждать (Бориса), да склонится он к (общему) молению, не оставит их сиротами и да будет царем всему Российскому государству. К этому каждый присоединял свои соответствующие его желанию слова увещания, способные заставить умоляемого согласиться на просимое, думая привлечь его к себе этими словами и стараясь превзойти друг друга рвением. Средние же и все меньшие (люди) непристойно и беспорядочно вопили и много кричали до того, что от этого крика расседалась их утроба и лица их были багровы от усилия, и те, кто слышал этот шум, затыкал свои уши, — такая [220] была лесть ради человекоугодия. А он, скрывая свое желание, всем вместе отвечал, что он никак не осмелится на это, и так говорил: "Не будет этого!" и клятвами подтверждал им это слово. А просящие еще сильнее побуждали его словами, присоединяя к просьбе новые многократные просьбы, и понуждали людей усиленно вопить, все вместе покрывая этим желание умоляемого. А он и опять не повиновался им, потому что не хотел быть умоленным скоро, чтобы из-за скорого забвения ими (пролитой) крови не раскрылось дело его желания и все из слов не поняли бы его обмана; ибо от малого обнаружения ясно обличается и обнажается сердечная тайна и всякое скрытое намерение. Он же, видя такое всех усердное его упрашивание, опять скрывая (свое желание) под несогласием и как орел еще более высоко и безмерно возгордясь, обманывал людей новыми являемыми им действиями. Он держал в руках тканый платок, чтобы отирать пот; в прибавление к своим клятвам для далеко стоящего народа, который из-за крика прочих не слышал его слов, он, встав на церковном крыле против входа в западные врата, на высоком месте, так что все могли его видеть, обвернул этот платок вокруг своей шеи, — близ стоящим которые могли слышать человеческий голос, этим он говорил, а дальним на этом примере давал о себе понять, что он из-за этого принуждения готов удавиться, если они не перестанут умолять его. Показав тогда всему множеству людей такое крайнее притворство в своем несогласии, он этим самым заставил доверчивых вполне поверить ему, но никак не прочих, так как они стояли выше в понимании уловляющих сетей его обмана. Но что принесло это понимание? Хотя и понимали, но не могли предотвратить допускаемого богом, потому что бог по своему усмотрению попустил этому, как и другому, совершиться. О том, что случилось впоследствии, скажем после, а сейчас возьмемся за то, что говорилось выше о ранее упомянутом (Борисе).

После того, как прикладыванием платка он (показал, что [221] готов) удавиться, он убежал из церкви в мрачные жилые покои монахини-царицы, которая была ему сестрой, как бы сильнее показывая свое несогласие, а зрением точно и твердо уверившись, что умоляющие не уйдут из лавры, не получив от него просимого. А умоляющие, увидев, что умоляемый как будто и вправду непреклонен на их просьбы, двинулись вслед за удалившимся и взошли после просьбы в комнаты пред лицо госпожи, думая там принести и ей усердную мольбу, — чтобы хотя она склонилась к их просьбам и своим повелением заставила брата согласиться на просьбы умоляющих, а вернее на совершение его желания. Кроме того, некий отрок, не знаю кем-то коварно наученный — самим ли хотящим (Борисом) или сторонниками его, — как ложный проповедник, был посажен против келий царицы и живущих там монахинь на зубцах стены, устроенной для защиты храмов монастыря и ради смирения этой инокини; подняв его высоко на те зубцы пред самыми окнами государыни, этому юноше будто бы от лица народа приказали кричать как бы в уши ей. Крик этого отрока согласован был с мольбою просящих и покрывал все голоса народа; затворившейся добровольно в темных кельях он кричал одно и то же: да разрешит она брату ее быть царем, поставленным для управления всем народом; то же самое, не переставая, кричали еще и они. Он кричал так, что этим еще больше обличал желающего (Бориса), потому что многим уже было стыдно слышать такой нелепый и неумолкающий крик. И если бы этот бесчинный и громкий крик юноши вблизи неприступных келий не был приятен и не совершался по воле желающего, то он бы не посмел к этому месту и приблизиться, и смотрящие на него не терпели бы этого так долго, потому что и средние люди не переносят и не дозволяют происходить подобному, тем более не позволили бы ему, если бы они увидели, что происходящее делается без всякого приказания. Вот ко всему прочему еще большее обличение хотящему (Борису). [222]

Вскоре все просители вышли со многим веселием из палат сестры виновника, как будто (чем) одаренные, получив от обоих, от сестры и от брата, обещание (исполнить) просимое. Хлопая руками от радости, они приказали ударить во все церковные колокола, громким голосом объявляя (об этом) многому собравшемуся для прошения народу; и отпев опять усердно молебен о прибавлении лет жизни желающему поставиться новому царю, когда люди также дали обещание повсеместно совершать молебны о новом царе, поручили поспешно то же совершать во всем царстве (указами) с приложением (печати). После этого давший обещание, много не медля, из лавры опять возвратился в город. А о тех, кто ради угождения говорил возвышающемуся льстивые свои слова в лавре при упрашивании, невозможно рассказать не только из-за их множества, но и из-за стыда, — ибо он, ублажаемый хвалами и ложью, усладил себя и привык утверждаться на них, как на ветре, — о таких сама истина сказала: "горе, когда люди скажут о вас хорошо" и ублажающие вас льстят вам, и прочая.

А он презрел силу сказанных богом слов или не знал их, потому что совсем был неискусен в этом, так как от рождения и до смерти не проходил путей буквенного учения. И чудо, — так как впервые у нас был 148 такой неграмотный царь. А о прочих, кроме этих, худых (его делах), больших, чем те опасности, которые испытывают находящиеся в море, пространнее узнается из следующих событий, о которых будет рассказано (и именно о том), как он, обольстив всех, поднялся на самый верх земной части, подобно тому, как бы на небо от земли, и вступил на престол царства одним шагом, сделав своими рабами благороднейших, чем он, занимавший ранее среднее место по роду и чину. И если, будучи рабом, он дерзко совершил этот захват высочайшей власти, сильно согрешив, все же даже и его враг не назовет его безумным, потому что глупым недоступно таким образом на такую высоту подняться и совместить то и другое, если другой [223] такой (захватчик) и найдется среди людей. И этот "рабо-царь" был таким, что и другие славнейшие и гордые в мире цари, обладающие державами нечестивых, не гнушались им, как рабом по роду, и не пренебрегали, потому что он имел равное с ними имя владыки; 149 и слыша, что в земных делах он полон справедливости и благоразумия, не избегали братства и содружества с ним, как и с прежде его бывшими — благородными, а может быть даже и больше. И то дивно, что хотя и были у нас после него другие умные цари, но их разум лишь тень по сравнению с его разумом, как это очевидно из всего; ибо каждый как будто перелез чрез некоторую ограду, нашел свой путь к погибели. 150 И пусть никто не ловит меня на этих словах, что (будто) я сочувствую славолюбцу, так как в одних местах я его осуждаю, а в других, где придется, как бы восхваляю; потому что делаю это не везде, но лишь здесь, сравнительно с ними правильно оценивая разум его и прочих, не различая их; в других же (местах), как и в этих, обвиняя, не терплю, низложения им путем убийства наших владык и завладения их престолом; кроме же этого, все прочие того дела, добрые и злые, относящиеся к лицам и для нашего рассказа доступные, не скрыты, но не все, — а за исключением некоторых — сокровенных.

Был у него такой обычай выступать против воюющих противников: когда они не выходили на бой, он тогда выступал против них; когда волки не вредили овцам, он, показывая себя как бы храбрым, только свистом призывал их на себя; а когда свирепые бесстыдно начнут на смиренных нападать, он остается и не выходит из каменных стен, как расскажет об этом следующее повествование и как уже прошедшее показало.

После его великого избрания и после собственного его желания быть на высоте царства, не скоро, а осмотрительно тогда садится он на престол, промедлив около года и дождавшись ранее еще самодержавным и блаженным царем Федором [224] отправленного на восток посла, — ходившего к татарскому хану. 151 Этот, придя из посольства, известил его, что хан не придет на Русь; тогда избранный нами и имеющий быть у нас царь, твердо уверившись, что хан против него не пойдет, собрав большое войско, славно начинает свое выступление. Собрав войско только против имени хана, не намеревавшегося тогда воевать против нас, наш царь, дойдя до города Серпухова, встал на берегу реки Оки и там со всеми своими силами задерживается на целых два месяца на одном месте, не выступая далее. Между тем послы хана, не зная о его (Бориса) выступлении и тут стоянии, пришли за первыми, по принятому обычаю, как и прежде иногда случалось между владыками, послам вместе с послами или, делая наоборот, особо приходить. А он, показывая перед ними вид своей храбрости и свое притворное устремление, в царском блеске при многолюдном собрании говорил, что он готов воевать против их царя, и ради устрашения пришедших татарских послов показывая снаряжение войска и многие огнестрельные, как гром, стреляющие орудия, приводил их этим и прочим в ужас. Тогда же он, для удивления их, показал им и свой походный, искусный, подобный белой льняной ткани и по виду как бы снежный город, далеко в обе стороны простирающийся в длину и ширину; по виду все его устройство подобно было городу и имело много ворот и по стенам башен, величина же площади его (была равна) окружности четырех стен, и, видимый издалека, он был подобен созданному из камней городу, 152 как бы внезапно очутившемуся на пустом месте; некоторые о нем говорили, что он может проходящих мимо его дорогой при первом взгляде испугать неожиданностью, а потом и удивить. Внутри же себя он имел помещающегося там самого царя во всей его красе и водворяющихся с ним всех вельмож и содержал в себе все, что было нужно для его телесных потребностей, со служащими при них. А все войско, около и вокруг его стоящее, украшали цветущие растения, зеленеющие [225] и разнообразные по цветам. С этого места повелитель наш отпустил иноверных назад, чтобы они, вернувшись к себе, обо всем виденном ими, рассказали в своем царстве. И, проведя там два месяца, он, как фараон, со множеством колесниц и всадников, возвратился со своей лживой победой в великой славе в царствующий город, (желая) еще более заставить всех, не понимающих его хитрости, полюбить его.

Возвратясь, он промедлил с завершением своего (воцарения) еще два обращения луны, до начала нового года; когда начинался седьмой индиктион, в сентябре 3-х календ, 153 он окончательно был помазан от рога маслом, увенчался величайшей славой среди живущих на земле и с того времени получил действительно имя владыки, приняв наименование царя и вместе князя, как было в обычае у подлинных, принимающих помазание царей, имеющих преимущество в порядке преславного возвышения; тут наступил конец исполнения его скрытых желаний, так как, собрав честь всех царей, он усвоил (это) одному своему имени. (Достигнув) царства, он так возгордился, что потом едва не сравнялся с богом, но, получив такую славу явно по своему собственному желанию, он этим сам поднес к своему сердцу как бы наточенный нож, которым и заколол себя и, упав, был низвержен, о чем пространнее будет рассказано в другом месте.

В память же упрашивания и полученного в лавре согласия церковные священноначальники, без всякой меры угождая великому, который и сам от себя повелевал им, решили в третий день сырной недели непременно каждый год совершать из матери церквей 154 (Успенского собора) и всей столицы крестный ход, установив это (празднование) как бы в честь божьей матери, а на деле тайно ради угождения воцарившемуся, и так, чтобы в этот день никто, ни великий, ни малый мужского и женского пола, не оставался в домах или где-либо, а следовал за тем (крестным ходом). И такое установление в указанный день исполнялось и не прекращалось до тех пор, пока жив был первый повелевающий и [226] желавший этого. И если в природе, соответственно этому времени года (в этот день), случались морозы и дожди, и бури, и нестерпимые ветры, и другое что, так что невозможно было и из дома выйти, все-таки из страха, не смея отложить приказанное из-за облачного помрачения, все старательно исполняли это. Удивительно, что в этих крестных ходах вместе с народом принимал участие и сам, кому праздновали. Празднуя сам себе, (он делал это) по обычаю тех, которые празднуют богу в тот день, когда бог избавил их от какой-либо беды, дабы получившими не забыта была милость его; в подобных случаях это и должно быть, он же радостно праздновал тот день, когда получил себе временную славу.

О, омрачение! О безмерное славоослепление! Ужели еще этою виною не обличается и не обнажается его злоба и умерщвление царей, и жажда царской власти? Что может быть яснее подобного обнаружения того, что и было сокровенной внутренней тайной цареубийцы и, вследствие этого, стало явным? Бог на суде еще лучше это откроет и обнажит. И если кто, напротив, в пользу его скажет, что он не ради себя устроил этот крестный ход, а ради матери господа, 155 тому мы (возразим): если вы так предполагаете, то почему он прежде, до своего избрания, этот день недели обычно пропускал и не праздновал? Пусть тот, кто говорит против, положит на уста руку; а еще более заставит таких замолчать сама истина.

До тех пор, пока он был жив, такие крестохождения совершались, — ясно, что не ради бога; (в таком случае) они никогда бы не прекратились, и смерть не пресекла бы этого. После же его смерти не только при плохой погоде, ради дождей или ветра и иного, священники (соборяне) и народ считали неудобным ходить, но когда и погожее было время — воздух был чист, погода теплая и ясная, день светлый, сияние солнечных лучей обильно, — одинаково и тогда повеление (царя) бывало презираемо и совсем откладывалось и не приводилось в исполнение, и было отменено как ненужное и о нем судили всячески как о неприемлемом. [227]

И подобно тому, как тогда в ненастное время не осмеливались не ходить со святынями из боязни, — так теперь, после его смерти, и в удобные дни не захотели ходить, так же как и в первые, не соглашались на такое дело; и насколько его при его жизни за это постановление славили, настолько и даже более после его смерти (он вызывал) этим ненависть и отвращение. Так же поступили и с другим, ранее описанным всеобщим хождением, — на место обозного стояния, (совершавшимся) по его же повелению, которое прежде из страха, не отлагая, исполняли; теперь, с прекращением страха, все эти дела перестали исполняться, ибо человеческим приказаниям преграду полагает смерть законодателя. Итак, не обнаружилось ли благодаря этому при его жизни льстивое прислуживание ему первосвятителя 156 и прочих? Точно также (это обнаружилось) и у других, которые при его жизни, лживо угождая ему, как и другим подобно властвующим, во имя их ангелов строили многие богатые, как бы вечные, храмы и украшали их написанными иконами и другую честь им оказывали; а те, кого они прославляли, благодаря этому без меры услаждались честью, сами зная и видя, как это опасно. А после того, как славолюбивые уходили отсюда, храмы эти оставались в запустении и небрежении, а иконы из-за умаления веры презирались и подвергались поруганию и насмешкам, и кем прежде были почитаемы, теми же были и забыты. И бог так же оставит оставляющих, потому что они обесславили не людей, но из-за людей — угодников божиих, которым по своей воле обещались воздавать честь во время всей своей жизни, и обещания своего не выполнили; лучше уже не обещаться, чем, обещавшись, солгать и не исполнить. Как же он, преждепомянутый, который не мог насытиться земною славою, из этого не научился? Ибо ведь и во время жизни блаженного (царя) Федора были (такие же) временные льстецы, ради прославления имен владык строившие храмы и (созидавшие) иконные изображения, и они разве не при жизни их только [228] существовали, а по смерти (разве не уничтожались)? Но богом избранный не услаждался, как этот, этими суетными славословиями, ибо он желал и ожидал истинной славы от одного бога, призванный, подобно апостолу Павлу, от бога, а не от человека. Этот же, о котором здесь речь, не обратил тогда внимания на тех, которые перестали возвеличивать иконами Федора после его смерти, (не подумал), не станут ли после и по отношению к нему то же делать, что действительно и случилось, — но тогда его ослепила любовь к славе и, пока он был жив, до тех пор и славили его льстецы.

Не хочу оставить неупомянутым и следующее: имя ангела воцарившегося было одно — первое из двух, празднуемых в 24 день июля, 157 в который совершается пресветлая память добропобедных новоявленных св. мучеников, всероссийских князей, братьев по плоти, Бориса и Глеба, в святом крещении Романа и Давида, по своей воле презревших земное царство и во время исповедания усердно проливших кровь свою за Христа; и тот не разлучил их как во время их жизни на земле, так и после смерти на небе. Святую их пару, не разлученную богом, человекоугодники при написании икон на досках разлучали одного от другого — старшего изображали, как бы считая чтимым, а скорее этим заставляя его гневаться на них, а младшего с братом не соединяли, как бы презираемого изображением, и отделяли его от пребывания вместе с родным ему по плоти. И что особенно тяжко: я знаю, что рисовать на досках красками обоих братьев, как святорожденную чету, не разлучая их друг от друга, мешало не то, что другому не хватило красок для рисования, а умаление веры у созидающих иконы. Указание на это (можно видеть) в притче о живущих на земле: если найдется двое друзей, братьев между собою и приближенных к царю, по взаимной любви всегда имеющих согласие друг с другом и общение по дружбе, и если один из этих двух, нигде и никогда не разлучающихся друг с другом, кем-то третьим будет случайно позван на брак, — [229] не станет ли непозванный считать это неприглашение за бесчестие, (нанесенное) ему звавшим, и не воспылает ли он на звавшего гневом? В будущем не захочет ли он называться ему не другом, но противником и, найдя время, не сообщит ли царю в жалобах на него о своем уничижении? Разгневается на позвавшего из-за брата и позванный, и неоказание чести брату будет рассматривать как оскорбление себе, поэтому (такое отношение) не дело дружбы, но разделения и своевольной вражды: и не только (родные) братья имеют при этом стремление к мести, но и друзья, не родные друг другу. А у того, о ком ранее говорилось, такое отклонение другого от любви случилось не из-за недостатка угощения на трапезе, а из-за оскудения усердия к дружбе.

А что сказать о заказывавших иконы иконописцам, среди которых одни умны, но не рассудительны и невнимательны к добру и злу из-за своей наглости, другие — люди среднего ума; а третьи (не имеют ума) нимало, но, подражая примерам первых, не слушают поучающих и во всем непослушны и дерзки. Но самое большее горе — обладающему всеми (Борису), который превосходит всех умом и хорошо это знает и видит; ему было приятно только лицо одного на иконах. Тот, кто имеет духовную власть, тоже сопричастен греху, о котором говорилось, ибо, слыша об этом и зная и видя, он молчал, а не поучал и не обличал. Око правды, которое все видит, будет судить их, когда придет день его пришествия. А теперь вновь будем говорить о том, на чем остановились и начало положили, и опять постараемся по порядку описать все бывшее.

Обрадованный удовлетворением своего славолюбия, он не подумал о своей родной сестре и не пожалел ее, госпожи всей России, 158 оскорбив ее такою сильною скорбью и разлучив ее с таким мужем, (умершим) не естественной смертью; ту, ради супружества которой с царем некогда он получил всю честь, так что был подобен царю, — после такой славы он (не постыдился) видеть всегда одетой в монашеские [230] одежды. Многих девиц, дочерей 159 первых после царя бояр, своих господ, он насильно из зависти постригал, срезывая, как незрелые колосья, ибо на это не было их согласия. Этим он причинил родителям их вечную скорбь и болезнь, так как они не уберегли их, и те, как кроткие овцы, были пострижены; он не открыто это делал, а обманом, но самое дело явно себя показало, — (он боялся), чтобы некоторые не уговорили царя взять одну из них в жены через второй брак, из-за неплодства сестры его; 160 а он тогда станет ничем, — так полагал он в сердце своем, собирая в нем свои беззакония. То, что он сделал чужим детям, то же самое он сделал и сестре; как же он мог оказаться человеколюбивым к чужим? Через некоторое время некто учинил и дочери 161 его такую же перемену одежд, сделав это постыдным образом; если не он, так мы это увидели. А что сказать о жене его и сыне? Их насильно удавили неожиданные враги, 162 — о них более пространный рассказ будет впереди, в своем месте.

Но если было сказано о злобе Бориса, то должно не скрывать и добрых дел его для мира и внести их в повествование, хотя они у него во всем и не искренни были по отношению к людям. Если мы постарались подробно описать все его злые деяния, то не поленимся раскрыть и его добрые дела, пока они не покрылись забвением от течения времени. Что я помню, то и напишу о них, чтобы наш рассказ о нем не показался некоторым злобным и враждебным. Потому что, если бы одно злое о нем было рассказано, а другими сказано о нем доброе, а мы бы (об этом) умолчали, — то явно обнаружилась бы неправда писателя, а когда то и другое без утайки рассказано, то все уста заградятся.

В начале своей жизни он во всем был добродетелен. Во-первых, он делал добрые дела прежде всего для бога, а не для людей: усердный ревнитель о всяком благочестии, он был прилежным охранителем старинных церковных порядков; был щедрым помощником нуждающимся, кротко и внимательно выслушивал всевозможные просьбы народа о всяких вещах; [231] он был приятен в своих ответах всем, жалующимся на обидящих, и быстро мстил за обидимых и вдов; он много заботился об управлении страной, имел бескорыстную любовь к правосудию, нелицемерно искоренял всякую неправду, даже чрез меру заботился о постройке в городах разных зданий для наполнения царства и снабжения их приличными украшениями; во дни его (управления) домашняя жизнь всех протекала тихо, без обид, даже до самого начала поры безначалия на земле, (которая началась) после него; тех, кто насиловал маломощных, он с гневом немедленно наказывал, разве только не доходил до него слух о таких обидах; он был крепким защитником тех, кого обижали сильные, вообще об утверждении всей земли он заботился без меры, пока не был захвачен властолюбием; он старался наказаниями совсем искоренить привычку к чрезмерному богомерзкому винопитию; всякому взяточничеству сильных было от него объявлено беспощадное уничтожение, ибо это было противно его характеру; всякого зла, противного добру, он был властный и неумолимый искоренитель, а другим за добро искренний воздаятель, но, однако, не всем; во всем этом он всю Россию обманул, так как до уклонения к злым делам, т. е. до покушения его на убийство государей, он следовал благочестию первых самодержцев, а иных и превосходил. Но я знаю, что надо сказать о самой сущности дела — откуда в нем существовали эти добрые качества — от природы ли, или от доброй воли, или из-за (стремления) к мирской славе? Явно, что (причина лежала) в открытом притворстве, которое тайно скрывалось в глубине его сердца, и в долголетнем злоумышлении его — (достигнуть) самой высоты (царской власти). Думаю еще, что немалой причиной было и то, что он научился многому хорошему и от истинно самодержавного Федора, ибо с малых лет часто находился при нем. Ясно, что когда богом ослаблена была сдерживающая его узда и не было около него никого, кто бы остановил его, — как жеребец, отбившийся от стада, он из-за стремления [232] к власти удалился от бога и царя. Но никто не знает, что в час его смерти в нем возобладало и какая часть его дел — добрая или злая — перетянула весы. Потому что "бог может и в день смерти воздать человеку за его путь жизни", как пишется. Но что, если кто захочет удивляться его доброй заботе о земле? Тут нет ничего удивительного: ибо что из всего существующего может итти в сравнение с головой царя? Если бы он и всего себя за жизнь отечества каким-либо образом отдал, то ничто и даже весь мир не может сравниться ценой с одним лишь волосом с царской головы, и все мы теперь видим, что это действительно так.

Ради своего доброделания, т. е. ради мнимой заботливости о земле, он в сердце преисполнился гордостью, как некогда гордился делами созидания вавилонский царь Навуходоносор. 163 К этому он прилагает еще некие два дела, о которых здесь вместе с его добрыми делами по порядку не было написано, — он начал совершать их, соединяя с гордостью, а бог, предвидя его гордость и предупредив его решение, не дал ему их окончить и рассыпал.

Первое, самое важное его дело: он принял умом своим твердое решение, (которое) везде стало известно, что весь его подвиг (вся его забота) будет о создании святейшего храма, — он хотел его устроить в своем царстве, так же как в Иерусалиме, подражая во всем самому Соломону, чем явно унижал храм Успения божией матери — древнее создание св. Петра 164. И то, что необходимо было на постройку и созидание стен, все им приготовлялось. Второе — тоже великое его дело, он хотя и хотел, но не смог его (выполнить): источник самой вечно существующей жизни нашей, гроб единого от состава троицы Христа бога, вместилище его божественной плоти, подобный находящемуся в Иерусалиме мерою и видом, он постарался изобразить, слив его весь из золота и украсив драгоценными камнями и золотой резьбой. Этот гроб уже был близок к завершению устройства; он весь был осыпан, как чечевицей, топазами [233] и драгоценными камнями и очень искусно украшен разными хитростями, так что такое его устройство не только мне, невежде, и подобным мне было дивно, но и первые из благородных и те, кто следует за ними и живет в царских домах и воспитан во всей славе к красоте, дивились его драгоценности и мудрой хитрости украшений, так что ум приходил в исступление, а глаза от блеска камней и разнообразного сияния их лучей едва могли оставаться в своем месте. А определить в числах действительную его стоимость не было возможности, потому что она превосходила всякое число.

Это я описываю здесь не ради действительного чуда вещи, но ради того, чтобы показать самовозвышение Бориса и его чрезмерную гордость, потому что высокоумие одолело в нем веру, и превозношение его во многом превысило и драгоценные камни с жемчугами и самую природу золота. Всеведение божие поняло гордость его сердца, потому что, превозносясь частым осмотром этих вещей и уничижая этим всех прежде его бывших всероссийских деспотов, он (полагал), что превзошел их премудростью, говоря, что у них не было и столько разума, чтобы до этого додуматься. Постоянно этим гордясь, он и от льстивших ему бояр был подстрекаем притворной хвалой, как бы некоторым поджиганием; много раз повторяя слова тех, кто ему поддакивал, и добавляя к ним свои, которые, как хворост под огонь, под сердце его подкладывали хвалу, он показывал своими словами, что и там, в будущем веке, они так же подожгут его своею лестью. Они же побудили его добиваться царства, присоединившись к его желанию, так что это были как бы две веревки, сплетенные вместе, — его хотение и их лесть, — это была как бы одна соединенная грехом цепь. Как мог он помыслить создавать такие великие сооружения, как постройку такого святого храма и гроба для тела господня, без воли и согласия божия, позабыв, что в древности и бого-отец пророк, святой Давид царь, который был угоден богу, [234] намеревался построить такое здание и не получил (на это согласия)? Но ему было возвещено, что происшедший из его чресл (сын) такое начнет и совершит. О таких самовольно начинающих хорошо было сказано, что они "замыслили советы, которых не могли исполнить". Ибо все задуманное устройство золотого гроба со всею его многою красотой, лжецарем Расстригою было непристойно разрушено и, взятое на разные домашние потребности, безобразно рассыпалось, и от этого разрушения не удержало (Расстригу) ни хитрое устройство, ни жалость к красоте. Обоих этих дел, созидаемых во славу его (Бориса), бог не благословил совершить, показывая этим всем, что в них вера его была соединена с гордостью; думаю, что присоединилось здесь и то, что собрано это было неправдою, слезами и кровью; это он думал скрыть от создавшего око и устроившего ухо и научающего народы, но не смог. Невозможно угодить богу от неправды, как и прежде нельзя было приносить в жертву богу овцу порочную, слепую и хромую, — ибо сказано: "принеси такую князю твоему, разве он примет"? И чем он надеялся угодить богу, тем его более прогневал. То же самое случилось и с отлитыми им тяжелыми многошумными по звону колоколами, так же неправедно сооруженными. А все материалы, приготовленные для устройства великой церкви, не принятые богом, как ненужные, были царем Василием Шуйским употреблены на другие здания и даже распродавались на простые храмы. Ибо добрые дела по виду все хороши, но различно оцениваются богом по расположению творящих, — так и эти.

[1]. О целовании креста (на верность) Борису

Во время своего воцарения он придумал всех привести страхом (в повиновение) себе, а после себя и своему потомству, приказав народу приносить себе, — рабу, для утверждения своего воцарения крестную клятву тверже, чем это [235] было при ранее бывших царях. Не встречая сопротивления своей воле, он сделал нечто законопреступное, изменяя правила, положенные первыми царями; эту клятву он приказал приносить с проклятием не в жилых домах, а в божиих храмах; окруженный угождающими его воле, он тайно в мысли своей положил, едва не с богоотступничеством, такими словами всех людей заставить клясться себе и своему имени из рода в род. 165 Это было не для всех болезненно, а только для имеющих разум. И даже до того простерлась его и льстецов его злоба, что если при клятве в каких-либо малых словах кто в чем немного погрешал против клятвенной записи, (составленной) по его воле, он приказывал говорить ее, положив руку на крест Христов, не щадя стольких человеческих душ и забыв, что все они лишаются всякой надежды на бога. И даже, простирая богоотступное слово, (в клятву ввел угрозу), что не будет на всех нас милости сотворившего нас и его святых; наконец, неразумно всех подверг анафеме 166 (проклятию), считая свое мнимое утверждение во временном царствовании выше заповеди божией, не зная, что и одной разумной души не стоит весь мир. Но то, чем он надеялся утвердить свое царствование, тем только больше свое укрепление разорил, воспламенив против себя гнев божий, ибо немалую доставил радость врагу — дьяволу погибелью всех душ из-за клятвенного греха. Таким он был слепым вождем стаду: от малых лет до юности он не знал грамматического учения настолько, что даже и простым буквам не был научен. 167 И удивительно, — ибо он первый из правителей не был книжником, хотя в вещах, касающихся мира и любви к нему, многоразумными коварствами далеко превосходил и многокнижных.

Благодаря допущенному (нами) его самовластию, он к прочим (преступлениям) добавил беспрекословно и другое, противное богу повеление, допущенное им самим беззаконие, архиерея и прочих верховных он сделал наемниками, а не пастырями, так как они из-за страха не возражали против этой [236] богоненавистной клятвы ему народа, приказав приносить ее в храмах живого бога, забыв, как в древнее время в святилище был наказан проказой за гордость Озия. 168 А здесь, в самой матери церквей, где приносится бескровная Христова жертва о мире во всем мире 169 и где лежат источающие чудеса тела святителей, — в ней грозным предписанием приведя всех принудительно к клятве, он сделал местом клятвы дом божий, разрушивший древнее наше проклятье. 170 Как у нечестивых иногда ревело множество стад бессловесных животных, гонимое в жертву бесам (идолам), так сонмы одаренных словом людей, собравшись вместе в церкви, кричали клятву, пуская в высоту множество голосов, так что прочим приходилось затыкать уши от бесчинного вопля, — и думалось нам, что благодать из святилища ушла из-за беззаконий, подобно тому, как было в Цареграде 171 после отступления от благодати, так что можно было подумать, что от сильного крика распадается церковный верх. Но у Озии за его дерзость знак проказы появился на лбу, а этот, думаю, принял (язву) в душу. И он одержим был таким бесчувствием, что не приказал, чтобы это бесчиние прекращалось во время совершения приводящей в трепет, таинственной службы божией, или умолкало во время чтения евангелия; но этот бесчинный вопль шумом своим заглушал святые слова евангелия, не устыдившись самого царя бога, подателя жизни, чтобы ради приношения его даров заградить гортани (прекратить крик) и с благоговением постыдиться хотя бы на малое время того, кого и херувимы окружают в глубоком молчании, закрывая свои лица; не радели приставники о молчании и во время пения песни богоматери 172 (после возгласа) "изрядне", короче говоря — тогда нельзя было слышать (в церкви) ни читающих, ни поющих, так что он сделал дом божий домом торговли, бесчинием победив благочиние. Первосвятитель же, стоя на своем месте 173 и будучи безгласен пред тем, чего не следовало допускать, ибо он (Борис) и славного одолел страхом, — по виду служил [237] богу, а угождал человеку, так что можно сказать, что в тот день из-за шума в матери церквей литургия не была пета. И это происходило несколько дней, пока все бесчисленное множество людей не принесло клятвы, день за днем — в пору жатвы до девятого часа и долее, не выходя и производя шум в церкви, так что и святитель не смел приказать, чтобы заперли храм; настолько слово царя превозмогло, что приставникам не велено было уходить из церкви, если люди были там до вечерни 174 и дольше. Хотя сам царь там телом и не был, не было и изображения его, никто не смел не исполнить его приказания. Мы воистину сущего (бога) считая как бы не существующим, не боимся его и не трепещем, а высшая херувимов мать его с подобающим чином, как раба, предстоит пред ним как сыном и богом в воздержании и с большим благоговением, нежели лики бесплотных и святые. Чтобы показать наше невнимание, довольно и то напомнить, как собранные во время святых (праздников) мы оказываемся нетерпеливыми в молитвах и вместо того чтобы пробыть, не выходя из церкви, небольшое время, отведенное на молитву, и дождаться отпуска, презирая страх божий и его заповеди, входим и выходим, как бессловесные скоты, без времени и ходим без страха, кто где захотел, надеясь на свою волю, за что от него и будем осуждены; и не так бы еще были мы осуждены, если бы бог волею не искал всем нам спасения. А мы и не стали противиться своему своеволию, не страшась и находящегося в церкви образа владыки, сидящего на престоле, и не только образа, но и самого пресущего (бога), потому что, где церковь и икона Христова, там присутствует и сам он. Мы небесный страх поставили ниже земного и раба почтили больше владыки; конечно, этим мы привлекли на себя все зло, от которого даже и до сих пор не исцелились, за грехи каждого из наших современников.

Вместе с указанным ранее необходимо припомнить и третье недостойное дело того же миролюбца — именно то, [238] что клятва вызвала у людей губительное для душ соревнование, так как при выполнении клятвы они, как о добре, ревновали о том, чтобы занять первое место. Первым (из первых) был сам святейший верх (патриарх), затем — четыре Российских столпа — митрополиты, 175 а за ними благороднейшие из синклита, разделившись на две группы и повинуясь приказаниям мирообладателя, человекоугодливо стремясь скорее исполнить это перед лицом самого бога и одушевленного кивота — матери слова (Христа); при гробах умерших, прославленных святостью, эти пастыри дерзнули в своем присутствии приводить земнородных к клятве, как к жертве. Не только в царском городе, но и по другим городам эта клятва совершалась в храмах. Было бы удобнее в церквах разрешать людей от клятвы, а не связывать их клятвенным обещанием. Если бы и не тут (не в храмах) клялись, не ту же ли исполнили бы ему клятву? А мы, которые из-за своего безумия связали себя ею, чем можем освободиться от таких уз, по сказанному: „кто клянется церковью, клянется и живущим в ней" и прочее. Мы сравнялись неразумием с бессловесной „пифицей". 176 Благодаря попустителям, повелевающий этим сотворил ту дерзость, считая, что будто бы бог ограничен местом. Это они на деле показали людям, ибо сочли, что бог только в церкви пребывает, а не на всяком месте. Такую клятву можно бы приносить в палате или в другом месте, а так как он не захотел этого и так как льстецы, особенно ему угождающие в этом, понудили его к этому, уверив его, что там (в храме) клятва будет крепче, то (следовательно), по их мнению, бог не на всяком месте (присутствует) и не всюду все видит, не вездесущ, не все объемлет и как бы в горсти содержит всю тварь; но они сделали его ограниченным местом, как будто он обнимается только церковью. Его вся тварь не может ни вместить, ни объять, ибо бог сам себе предел и место, — так сказали богословы. Но, господи-всевидец, прости нам слова безумия, как отец (прощает) детям, осмелившимся лепетать [239] о твоем предсуществовании и несказанности, потому что неведение, как сказали мудрые, злее греха; ты чрез неведение бываешь ведом всем верным, потому что непостижение тебя есть разум. Об этом для обличения нашей слабости можно было бы больше сказать, но нет надобности, а ради краткости для старательных довольно и этого. Богатые разумом сами хорошо и еще лучше это знают от божественного писания и сами нас просветят. Что же до клятв, принесенных в храмах, то нам надо не унывать, но искать покаяния у установившего различные примеры покаяния и ожидающего (его), ибо в его власти разрешать нас от них, как от бесовских ухищрений и хитрых коварств; он, который одним словом связал сатану, — если только умолим его прилежной и теплой молитвой, принеся достойные плоды покаяния, может запретить противнику радоваться (победе) над нами.

А прежде бывшие у нас цари не допускали во время своего царствования клятвы в храмах и были свободны (от такого греха) и даже совсем непричастны к этому законопреступлению. Они приказывали совершать такое (действие) для своего утверждения в жилых домах и без всякого прибавления, гибельного для душ человеческих, что придумал вышеупомянутый Борис, думая этим утвердиться, а бог эту ложную твердость превратил в совершившееся потом отклонение от него людей, ибо вскоре окончилась жизнь его, как пишется: „когда скажете мир и утверждение, тогда найдет на вас пагуба".

[2]. Об утверждении имени того же (Бориса) письменами

Вместе с первыми того же (Бориса) дерзостями было и такое его бесстыдство и нападение на церковь. В ней был обычай: во всякий день после отпуска, после окончания всего пения в церкви, певчим на клиросах петь многолетие, (возглашая) в нем имена только одних царствующих (особ) [240] и первопастырей всех православных. А он здесь, вопреки установленному в церкви обычаю, проявил своеволие: приказал повсюду петь ему (многолетие) вместе с женою и детьми, думая этим сделать многое прибавление к своей жизни, однако же этим лишь укоротил ее. Точно так же и в производстве письменных дел, исполняя свою лукавую мысль, надменный в своей гордости, приказал, вопреки правилам первых самодержцев, во всяких бумагах обозначать его имя полным именованием, выписывая его в каждой строке, где имя его хотя бы и кратко будет упомянуто, 177 и приказал отнюдь не погрешать в таком полном наименовании, если в строках оно будет и часто повторяться; а те (писцы), которые в этом погрешали, получали наказание. Он думал этим учащением полного своего именования утвердить свое имя и сделать его памятным в роды и роды, не приняв во внимание слов об этом пророка, что „в одно поколение истребится имя твое"; так действительно и случилось.

Кроме того, не довольствуясь этим частым написанием полного своего имени в бумагах, — на самой верхней главе церковной, которая была выше всех других церквей, 178 к прежней высоте которой он, равняясь с нею гордостью, сделал в начале своего царствования большое прибавление и верх которой позолотил, — она и теперь, блестя, существует и всеми видима, превосходя своею высотою все другие храмы, — на нем (этом церковном верхе) на вызолоченных досках золотыми буквами он обозначил свое имя, положив его как некое чудо на подставке, чтобы всякий мог, смотря в высоту, прочитать крупные буквы, как будто имея их у себя в руках; он забыл слова пророка о таких (гордецах): „если, — говорит он, — вознесешься, как орел, и устроишь гнездо себе среди звезд, и оттуда свергну тебя, — говорит господь"; это (с ним) в скором времени и произошло. Ложный и самозванный царь в темной своей власти, богом на нас напущенный расстрига Гришка, прозвищем Отрепьев, придя, в царствующем городе при всем народе позорно его [241] низложил, как дикий козел барана рогами забодал, с самого престола поверг на землю и хотя и невидимо, однако же, ругаясь над ним, как бы на голову его встал ногами, издеваясь над его низвержением; но пространнее об этом будет сказано в дальнейшем.

А старания того (Бориса), которыми он хотел утвердить себя на царстве, не имели никакого успеха: ни это ранее упомянутое подобное столбу высокое здание, ни самые золотые слова, прибитые как бы на воздухе, ни частое упоминание его имени в бумагах; но, как паутина, все быстро без следа уничтожилось, ибо когда было низложено тело, погибла и вся его слава, о чем здесь и была речь. Так бог гордым, надеющимся на себя, противится и духовно ломает их рога.

[3]. О Борисе же царе

Тот же придворный и вельможа 179 притворством, а не на самом деле показывая себя кротким, все время своего правления обольщал людей искажением правосудия — из среды низких своих приверженцев, среди которых (ранее) был сам, многих с (занимаемых ими) низших степеней лестью (перевел) в высшие, так что они превзошли высших и более благородных, а потом, когда достиг предела своих желаний, обманул общие надежды. Во главе (приверженцев) он имел некоего наставника и учителя 180 своему злу, искусного во всяких злых кознях, (наставляющего его), как ему перейти от низших (степеней общественного положения) на высшие, от малых на великие, и от меньших на лучшие и одолевать благородных, — древнего мужа, который был приближен к государственным тайнам наших премудрых предшествующих царей, имеющего уже много лет и цветущего глубочайшими сединами старца; без него ни одна правителей тайна, ни одно постановление, связанное с установлением законов по управлению землей, не совершалось, потому что он был очень [242] опытен в делах среди соименных ему (т. е. дьяков). И среди имеющих высокие чины членов синклита — другого, подобного ему, до дня его смерти и после него до настоящего времени не находилось. Вот какого этот желатель царства нашел себе учителя, подобного себе по злобе и нраву! Помощником первому во всем был его меньший единоутробный брат. 181 Они были начальниками над сословием дьяков, 182 и действительно эта честная пара, эти два брата были достойны своего положения при царе, ради их разума вместе с чином и ради их земного любомудрия, кроме иных многих достоинств. Между обоими ими и тем (Борисом) существовала немалая, на кресте утвержденная клятва, чтобы им троим управлять царством. Кроме этих (двух), еще и иных многих, о том же для него старающихся, этот высокопоставленный "старатель" имел при себе, но не таких, как они. Спустя некоторое время, когда он достиг высокого положения, он нарушил данную двум братьям клятву и хотя не убил, но не убоялся сделать им зло, как и прочим: (именно) обоих их, как некий зверь, обратившись назад, зубами своими укусил, — оставил им жизнь, но изнурил их бесчестным и медленно текущим многолетним существованием и, отняв, лишил их имущества. 183 Так он заставил их проводить жизнь до самого гроба, не поставив ни во что такое их ему служение, так как и на царство он ими был посажен, — (говоря) сравнением, как бы на небо ими был вознесен; он был самому себе душеубийцей, преступившим клятву; как они ему даровали несвойственное, так и он им тем же (несвойственным) отплатил. Каким служением другой кто ему мог угодить? если бы и голову свою за него положил, ничего бы не успел. Что было дороже и выше царства, — а и это, по получении, им было ни во что поставлено. А эти двое, о которых ранее сказано, и головы свои и души за него противоестественно положили, но ничего не получили, напротив, больше себе повредили, — отлучив себя от бога и людей. Из сказанного же читающие, которые в жизни [243] его не видели и не слышали о нем, узнают нрав этого захватчика.

____

Когда он (Борис) восходил на верх всей царской высоты, к прочим утверждениям себя (на ней) он придумал прибавить еще и это: для закрепления его избрания пусть все люди, начиная с первосвятителя и всего синклита, даже и до самых знаменитых, напишут с подписями своих правых рук великую заповедь на бумаге, закрепленной (печатями). 184 Кроме этого, он не побоялся дерзнуть и на то, чтобы снять печать с запечатанного гроба и положить эту (хартию) в золотом ковчеге в раку к святым мощам русского первосвятителя, среди святых дивного чудотворца Петра, которую первые благочестивые самодержцы, а лучше (сам) бог от самого ее создания крепко утвердили, так что в течение многих лет ни святители, ни цари, занимавшие самое высокое положение, не осмеливались никогда ее открывать, как и прочие. А он, научаемый своими льстецами, твердыню этого многолетнего почивания дерзко раскрыл и внутрь ее эту полную любви к миру хартию — ненадежное утверждение своего лукавства — без стыда, как к простому мертвому телу, грубо бросил, принудив к этому и святителей, и после поругания этого киота через распечатание, опять в нем того (св. Петра) затворил. Он думал, что, полагая там эту (хартию), через нее получит утверждение, и его царствование будет благополучно и вечно, но в этой своей надежде он всецело обманулся. Простите меня, читатели, если я более, чем следует, смел, и да не опозорится вторично гроб, но досмотреть это следовало бы. Да не будет этого! Но, как некогда на собрании четвертого святого вселенского в Халкидоне собора, 185 еретики для обнародования положили в гроб св. Евфимии неправославное свое писание, и оно оказалось отвергнутым, (лежащим) в ногах ее, так и того писание — святителем Петром, верю, было не принято, потому что было задумано против воли божией, а не как православное, некогда положенное святыми отцами, которое [244] было хорошо принято св. мученицей и, очевидно, как угодное богу, удержано на груди преподобной, в правой руке ее, и его двое св. отцов, уже умерших, подписали как свидетельство согласия православных.

Таким (как Борис) людям дверь дерзания на подобные (дела) непозволительно открылась уже давно, возможно — от самого (того времени), когда прекратились (истинные) самодержцы. Ранее упомянутый Борис, ради большей своей славы, начал к прочим заботам о кажущемся ему (лучшем) устроении земли присоединять (меры) к обновлению царства, начав с изменения чинов, — от первых и до последних. Вследствие таких действий тогда со всеми происходило то, что простые без всякой меры и времени возводились им на места благородных, ради того, что первые наушничали ему на вторых, как об этом подробно рассказано ранее. Этими распоряжениями о водворении низких на места благородных он в сердце благородных вонзил глубоко обдуманную и неугасимую стрелу гнева и ненависти к себе, что потом и нашло свое завершение, — после того, как он нанес им в последующее время вместе с этим и другие оскорбления. Вслед за этим он, а еще более такие же, после него бывшие, превратили в ничто должности начальников, следующих за первыми вельможами, действительных (настоящих) дьяков, которые в этих чинах состояли и почтены были данной властью по избранию и благоволению, без всякой награды отказывая им, а на их место на долгий срок назначили поставленных за взятки. Эти не привыкли (к делам) и не знали совершенно того, что в достаточной мере и самостоятельно постигли наученные долгим опытом изрядные дьяки, опытные в управлении и в постепенном движении текущих дел. Те же едва только немного и несовершенно умели каждый при начертании своего имени пером на бумагах криво, как бы не свою, трясущуюся протащить руку и ничего более. На прочее же, что было свойственно .подобным чинам, они были никак не способны, разве [245] только на явное и тайное совершение зла, на то, что противно добру; и они были очень искусны, и ревностны и пригодны на всякое неизмеримо бесстыдное дело. Они отбросили от себя великий страх, и божий и царский, облеклись самовластно в бесстрашие и имели в себе только одно готовое, укоренившееся от рождения, злое желание и умение — богатство своих господ по-язычески безжалостно, не глядя назад, разорять, а свои ненасытные сундуки бесстыдно, а лучше сказать, бесстрашно наполнять.

Более чем о другом необходимо сказать и о том, что здесь, среди нас, делали такие (люди) в настоящее время. Все, что подчиненные им приготовят в бумагах — нужное или ненужное, — они принимали все всегда без рассуждения, охотно и беспрекословно, как правильное, не понимая, нужны ли (тут) подробные или краткие слова. (Это делали они) не только потому, что слова были изложены красиво, как требовалось временем, но по примеру характера и обычая неразумных свиней: когда кормящие их дают им для питания хорошую или плохую пищу, они не отказываются — солоно ли что, или пресно. И даже если что и смертное (ядовитое) — растворенное и скрытое — принести им, они этого не понимают; то же разумей и о тех, о которых сказано ранее. Пред подчиненными им они бывают немы, так как принимают от них чрезмерные взятки, побуждаемые к этому своею жадностью, что и связывает их уста. Подобно тому, как на трапезах богатых слуги лишаются и тех малых крупиц, (которые падают со стола), они (богатые) и великое и малое, и верблюдов, и комаров, то и другое вместе сами пожирают, не разбирая. И я не понимаю, по каким побуждениям подчиненные им в таких случаях остаются покорными. Чрез них и им и всем вообще близким мне людям было причинено зло, кроме других неисчислимых напастей, и от изнурения, — даже до того, что в этих нуждах многие скончались, и количество их бедствий даже сами случившиеся там зрители не могут передать в словах слушающим и читающим, [246] которые сами каждого из них не видели. Не стану удлинять слово, но как пишется: не следует слепому вождю вручать (дела) церковные и вверять монастырь расточителям, а неумелому кормчему управлять кораблем, — вредно также к управлению в городе людьми допускать невежд, крохоборцев и мздоимцев, на это только одно время и поставленных, а никак не на добрые (дела), потому что "злое дерево доброго плода не приносит" и прочее. Горе пастве, в которой пастырь дремлет, и монастырю, который расхищают расточители, и кораблю, которым управляют неопытные, и городу, плохо управляемому мздоимцами. И если первый стал губителем стада, последний явился предателем города: пасомых уже пожрали звери, а монастыри до того опустели, что и основания их уничтожились, опрокинутый корабль погрузился (в воду), хотя и не утонул совсем, — это есть Христова церковь, а самый город весь окончательно разорен был разрушителями до того, как будто его и не было. Итак, как раньше сказано, повсюду многие один за другими, за худыми более худшие стремились к власти, и день за днем и один за другим с злою ревностью устремлялись на злые (дела), чтобы ни один из них, даже и самый худший из всех не остался непричастным этому несвойственному им званию. l86 Совершаемые такими людьми злодеяния были допущены из-за молчания тех, кто стоял у власти и не запрещал им страхом, или из-за бессильной слабости, потому что не истекло еще определенное им время. Они не предполагали, что исполнению их желания способствовало, по попущению (божию), и самое время; к этому надо прибавить, что мы тогда переживали и временное отсутствие управляющей главы, 187 но это только до дня восстановления власти — согласно с притчей, когда владыка дома, придя, захочет тщательно договориться со своими рабами об условиях управления домом. 188

Ум имеющих свое мнение повергает в смущение и перемена в России мест тех, которые (занимали) должности [247] первых святительских престолов, — именно переименование их чрез возвышение титулов с низших на высшие. 189 Это произошло при благочестивом царе Федоре, при управлении (царством) того же Бориса, а именно: митрополит переименован был патриархом, архиереи стали митрополитами, а епископы — архиереями. Об этих священных возвышениях я не осмеливался (говорить), присоединяя речь о них к другим делам гордости Борисовой, чтобы не прогневать бога, так как они совершились во дни благочестивого царя. Ныне меня постоянно смущает то, что это происходило при того (Федора) державе и при заведывании делами того же гордеца и так как было началом его гордости и стало неполезно тем из начальствующих, которые этим красовались. Не следует оставлять без расследования, от бога ли это дело, чтобы верные утвердились, а колеблющаяся мысль укрепилась.

Глубокий 190 плач из середины сердца и горькое рыдание от лица святого, великого города (обращенные) к могущему спасти меня богу на того, кто не как добрый правитель, а как мучитель владеет мною; меня называют новым, но на деле я современен древним, такое название определено было мне богом с самого начала 191

В древности (император) Тит за превысившие меру грехи евреев разрушил Иерусалим, — и не удивительно, потому что он был царь. А меня — новый, подобный Сеннахериму 192 и прочим, после него (царившим) на востоке и разорившим Сион, — хотя скорее дьявол, нежели его слуга, ревнитель зла, своею злобою превосшедший всех бывших и будущих злодеев, Мартинианин по ереси 193; хотя и бездушный, — однако он лукаво проглотил меня всего, как вепрь, тайно ночью пришедший из дубравы и, как дикий осел, съел меня, а теперь и кости мои оглодал. Не по-божески, а коварно [248] перелез он стену и, войдя в меня, большую часть города обратил в пепел; разорить меня совсем не позволил ему бог мой. Солгав не людям, а богу, и, преступив крестную клятву, все богатства мои он отобрал и, захватив всего меня, привел в совершенное запустение, и жилища моих (жителей) уничтожил, и основания их раскопал, злом врачуя зло и древнею злобою зло, подражая своим отцам. А когда владыка мой ради умножения моих несчастий сделал ему такое послабление, он, вселукавый, на много лет, как в елей, опустил в меня свою ногу и, найдя, как гангрена, жир, разжирел, потолстел и расширился (стал тучным) и, оставаясь безвыходно в берлоге, постоянно дышал против меня огнем ярости, ненасытно отбирая у всех оставшихся (в живых) людей моих — священников, иноков и мирян, последнее серебро; сокрушив их голени, он, подобно псу, уже из сухих костей сосал их мозг. "Пес, где найдет сухую кость, гложет ее", — так сказал некто премудрый. Так и этот, подобно аду, ни разу не сказал: "Досыта (наелся), довольно мне", но и пазуху всей земли своей, обремененную всяческими богатствами, наполнил моим добром; кроме того и свою правую руку и (руки) подчиненных ему безмерно оделил наградами, чтобы и оставшееся уничтожить. И доныне он поедает меня окончательно своими все пожирающими зубами, — моя пища каждый день постоянно находится в его устах; он, как змей с лютой злобой, обвив меня своим хоботом от головы до ног, доныне меня удерживает за собой. Даже моих нищих, живущих в лавре монахов того и другого пола, мужчин и женщин, которые когда-то, при нестерпимом рабстве, ели воистину чужой хлеб с сильными, а теперь — с изнуренными, он разыскал и одинаково вместе с прочими подчинил такому же рабству, (заставив платить) подати, — явно болея ненасытным сребролюбием; он показал себя во всем беднее самых нищих, ради денег раздробив без милосердия их смиренные ноги батогами. Но и этим еще до конца не удовольствовался, в злобе восстав на самого [249] бога, питающего скитающихся по миру нищих, которые имеют один только сухой и чужой кусок хлеба; всех их он осудил на изгнание из моего города и, не побоявшись бога, грабежом лишил их за городом даже самых рубищ, всех до конца обнажив. Тьмою своего нечестия он, окаянный, неистово омрачил все, дыша злобой на христиан, забывая, что и нам есть заступник — бог, могущий и ныне, как в древности, в пустыне, манною напитать своих людей 194 и дать им одежду и довольно всего для них необходимого.

Скажи мне, — кто в странах, находящихся кругом их земли, не посмеется его безумию? Последними крохами моих убогих, собранными слезными крупицами, тот, кого не могло удовлетворить все бесчисленное множество моих разнообразных богатств, думал обогатиться! Ужели он старался слезами нищих насытить свою бездонную утробу, которая ненасытнее ада? О, неизлечимое и гибельное его ослепление, напоминающее безмерное сребролюбие Иуды! И неужели не умилосердится надо мной бог, умоленный ходатайством за меня моей вседержавной заступницы и лика святых? Огорчившись за людей моих, ужели она, всех царица, не принесет, ходатайствуя, стоны и воздыхания, и плач их к своему сыну? И ужели не спасет меня она от поглощения пастью и зубами того аспида 195 такими же средствами, какие знает сам мой бог, и совершенно не избавит меня так же, как (бог Израиля), когда услышал он вопль Израиля в Египте и всемогущей силой, взяв (народ) как бы на крылья орла или ветра, безбедно, славно и до конца освободил своих людей от фараонова рабства. 196 Верным доныне не известен конец злодейств, которые после этих будут мне (причинены) этой ядовитой змеей, 197 разве только до тех пор, пока движение сердца названного не услышит ухо божие и пока тот (бог) не разорит все его замыслы, как (сказано): "Замыслили решения, которых не могут исполнить"; и в другом месте: "Я сказал, прежде я", и после этого: „убью и дам жить, поражу и опять исцелю". Если "во гневе своем не лишит нас совсем щедрот [250] своих", по слову Давидову: — "сказал, ныне начал: это перемена десницы вышнего", и потому что обещал, то силен и исполнить, ибо он с нами и ныне творит чудеса, и есть бог, который в древности избавил от рабства фараонова весь Израиль, если только вопль мой дойдет до слуха господня. Об этом довольно, а все прочее о начале и середине бедствий этого (города) до происходящего (теперь) подробно будет рассказано ниже.

____

Так и Борис, когда почитался равными ему по чести и за царя хорошо управлял всеми людьми, тогда казался во всем добрым, так как являлся в ответах приятным, кротким, тихим и щедрым и был всеми любим за уничтожение в земле обид и всякой неправды; все думали тогда, что после царя во всем царстве не найдется, кроме него, другого такого справедливого (человека). Ради такого его правосудия все люди земли, с радостью (допустив) его до церковного помазания, 198 обманулись в нем. Когда же он получил столь чудесный и высокий сан и такое совершенно ему несвойственное звание, когда выше природы он окончательно оделся в великолепную порфиру пресветлого царства, тогда он обманул ожидания всего народа, который с надеждою на предполагаемые блага, а вместе и с сердечной верой в него ждал от него лучшего. Получив такую славу, он тотчас же переменился и оказался для всех совершенно нестерпимым, ко всем жестоким и тяжким; сделав людям немного добра, он этим обманул свою державу. Солгав, он приобрел себе великое и обширное царство, но не вечное, так как тотчас же и тем (людям) и себе — как телу, так и душе своей — причинил двойную рану, потому что в этой жизни он насладился тогда многою честью от всех людей. В годы до его царствования, когда он. был правителем, та же честь как бы собралась в одно место, и тогда он покойно, как бы на груди Авраама, пользовался счастьем [251] больше, чем после, по получении царства, потому что во дни царствования никакого счастья у него не было, а были только в членах его трепет и боязнь всех из-за величия и наименования сана; а к этому прибавилась еще неизлечимая болезнь и скорбь из-за телесного недуга, а также его злость и недоверие к людям, потому что прежде получения (царского) сана он сам с собою не рассудил и не подумал о своем бесстыдном дерзновении на несравнимое величие сана; "он красил и гроба праведников" книжно, по-фарисейски, 199 как писано в (Евангелии); думается, что (он делал это) из гордости, потому что это явно показал их (фарисеев) конец. Тот, кто приказывал слить их (гроба праведников), сам на себя произнес евангельский приговор, так как пришедшие в нашу землю народы 200 все их (гробы) разбили, а другие на мелкие части раздробили, многие переделали в серебряные деньги, а остальные (употребили) на разные свои потребности; (из этого) ясно, что они не для бога, а ради тщеславия были сделаны, поэтому и не приняты были ни богом, ни его святыми, и не утвердилось это деяние на вечные времена, по (словам) книги апостола: 201 "дело каждого обнаружится, — ибо день покажет; оно в огне открывается, и огонь испытает дело каждого, каково оно есть. У кого дело, которое он строил, устоит, тот получит награду, а у кого дело сгорит, тот потерпит урон". И если это сказано апостолом об испытании человеческих дел в последний день, то ведь и нашествие язычников на нашу землю и наведение их на нас — от господа же было, ибо и прежде последнего дня еще здесь этим делам приключилось уничтожение, подобно тому, как в последний день они были бы подвергнуты испытанию огнем. И если бы угодно было и приятно богу дело того (Бориса), то оно пребывало бы вечно, а все, что он созидал из гордости, было разорено богом. Всякий, любящий показать себя, называется тщеславным, и все, что делается для показа, создает плод не для будущего века, а рассыпается (в человеческой [252] похвале). По писанию, богом принимается только то, что (делается) без гордости, кто тайно творит благо, что ясно показал и Христос в Евангелии: "пусть не знает левая рука, что творит правая", — такому совершению добрых дел втайне он научил нас.

____

А наш договор о заключении мира с поляками тогда не достиг еще и середины, потому что они причинили нам зла больше, чем другие народы; не было хотя бы некоторого согласия, чтобы начать совещание, какой вид примет этот с ними договор, (каково) будет его начало и как он завершится. 202 Ибо если и много раз в разные годы многие народы воевали и, не переставая, наступали на нашу землю, но никогда так, как теперь, не одолевали (нас) и никогда не делали ей со всех сторон такого вреда, как ныне. 203 Тогда, без союза с ними наших людей, они, сражаясь, лишь ломали свои копья и сокрушали щиты, и в своем сопротивлении очень осрамились ложной победой, так как им не было облегчения и помощи от перешедших на их сторону наших изменников. Если бы не вышли от нас теперь по своей воле эти богоотступники и изменники благочестия, скорые предатели христиан, новые глубокие нарушители нашей веры, самовольно оторвавшиеся от единства с телом Христовой церкви? Они своим соединением с неверными, после обоюдного с ними соглашения против нас, и своими совместными с ними действиями опять заново навострили их оружие и мечи их сделали обоюдоострыми и всем нашим дали полную возможность выступать против своих же, изменяя родине; из-за них иноземцы одолевают нас и, как видно по всему, мы будем окончательно ими побеждены. Из этого вот что ясно: если бы наши не соединились с ними против нас, одни они (враги) таких побед над нами никогда бы не могли одержать, хотя ранее и многие у нас с ними были, сражения.

Комментарии

141 В Новом Девиче монастыре. Новодевичий монастырь был основан князем Василием Ивановичем, отцом Ивана Грозного, в память взятия Смоленска в 1533 г. Он находился недалеко от Москвы и, окруженный стенами, представлял собой одну из крепостей, построенных на подступах к городу. В монастыре хоронили московских цариц.

142 Как ходил против царя... Здесь имеется в виду поход Годунова с большим войском под Серпухов в 1598 г., где он ждал предполагаемого нападения Казы-Гирея, а потом принимал ханских послов.

143 К седьмой тысящи лета 106, т. е. в 1598 г.

144 Принесе господску животу смертен яд - см. прим. 71-72.

145 В пострижения сестры своея лавру - в Новодевичий монастырь (см. прим. 141), куда удалилась царица Ирина после смерти Федора Ивановича и где приняла иночество с именем Александры.

146-147 Ускориша они самого архиерея во двор. Избрание Бориса Годунова происходило так: после смерти Федора Ивановича и после того, как вдова его Ирина Федоровна отказалась быть царицей, патриарх Иов от имени боярской думы предложил Годунову престол, но он отказался; 17 февраля 1598 г. был собран в Кремле Земский собор, на котором, по предложению патриарха Иова, благодаря поддержке дворянства, Борис был избран царем. 20 февраля патриарх Иов объявил Годунову о решении Собора, но он снова отказался. Тогда решено было 21 февраля всем итти в Новодевичий монастырь крестным ходом и умолять царицу Ирину благословить брата на царство, а его - удовлетворить народную просьбу и быть царем. Этот крестный ход начался на рассвете 21 февраля. 21 февраля 1598 г. приходилось на вторник "сырной" недели, или масленицы.

148 И чюдо, яко первый таков царь не книгочий нам бысть. И. Тимофеев считает Бориса Годунова неграмотным. Это неверно: сохранились собственноручные подписи Годунова (см. статью С. Д. Шереметева: в Чтения Моск. общ. ист. и древн. Росс, 1897, 1, стр. 6-7). Кроме того, принимая во внимание любовь Бориса к просвещению и его заботы о насаждении науки в России, а также то образование, которое он дал своему сыну Федору, - трудно согласиться со свидетельством Тимофеева. Борис, столько лет бывший правителем государства, не мог только через других знакомиться со всеми грамотами и делами государственными. Но он не был начитан в "священном писании", и это дает Тимофееву основание назвать его "бескнижным царем". Сестра Бориса - Ирина - была грамотна и начитана.

149 Рабородства того не отвращахуся, ни гнушахуся, державного ради соименства. В дни правления Бориса Годунова Россия имела оживленные сношения со многими европейскими государствами: со Швецией, с Литвой, с Данией - герцог датский Иоанн был объявлен женихом Ксении Годуновой, прибыл для этого в Россию, но здесь заболел горячкой и умер в 1604 г.; с Австрией, с Англией и другими странами.

150 Но к сего стень суть онех разумы... киждо бо, яко ограду некако прелез, свой путь погибели обрет. Тимофеев здесь говорит об умственном превосходстве Годунова над теми лицами, которые после него захватывали власть и объявляли себя правителями России.

151 Дождав предпосланного блаженным Феодором, самодержавным царем, на восток ко Агарянскому царю ходившего. При царе Федоре Ивановиче в 1593 г. был заключен мир с крымским ханом Казы-Гиреем, для чего крымский ширинский князь Ишимамет должен был ехать в Москву, а князь Юрий Щербатов - в Крым. Но князь Щербатов возвратился в Москву еще при Федоре Ивановиче и привез ему клятвенную грамоту от хана. Других сношений с крымским ханом при Федоре не было. Борис Годунов в марте 1598 г. из кельи Новодевичьего монастыря отправил гонца с дружественным письмом, и послы Казы-Гирея приходили к Борису, когда он со всем войском стоял у Серпухова, ожидая мнимого нашествия хана. Послы, возобновляя договор, заключенный при Федоре Ивановиче, обещали, что хан будет в воле Борисовой и желает вечного мира с Россией. Это было уже после выступления Бориса с войском против хана, а выступление было вызвано тем, что 1 апреля 1598 г. воевода Оскольский донес Борису о намерении хана напасть на московские пределы. Почему Тимофеев выступление Бориса в 1598 г. поставил в связь с тем, что было в 1593 г., - не ясно.

152 Сущу быти ему яко каменнозданну граду. Тимофеев описывает затейливый походный город из шатров, казавшийся настоящим белокаменным городом с воротами, башенками и стенами. Внутри этого города находилась ставка царя Бориса, в которой он принимал послов Казы-Гирея. См. прим. 151.

153 Индиктиону тогда начинающему седмому, себтябрия 3-х каланд. Венчание Бориса Годунова на царство произошло 1 сентября 1598 г. Тимофеев указывает этот день, пользуясь обозначением времени, принятым в древней Руси. Индиктионом считался период времени в 532 года, состоявший из 19 солнечных кругов. Солнечный круг равнялся 28 годам. Календами у римлян назывались первые дни месяца.

154-155 От матери церквам - от Успенского собора в Кремле (см. прим. 164), откуда с 1598 г. каждый год в среду так называемой "сырной" недели (масленицы) отправлялся крестный ход в Новодевичий монастырь в память избрания Бориса на царство. Некоторые полагали, что крестный ход в Новодевичий монастырь был установлен не ради славы Бориса, а в честь матери Христа - Марии, но Тимофеев оспаривает это мнение.

156 И первосвятителя с прочими обнажися лесное послужение. Тимофеев говорит о патриархе московском Иове, стороннике Бориса Годунова, одобрявшем все его распоряжения и начинания. См. прим. 118.

157 Един празднуемых перво от двою июля в 24. Борис Годунов был назван в честь князя Бориса, сына Владимира Святославича, который был убит вместе с братом Глебом их старшим братом Святополком.

158 Соутробныя ему сестры всеа же Росия госпожи - царицы Ирины - жены Федора Ивановича.

159 Болярския многи дщери девы... нуждею от зависти постризати. Сообщение о пострижении в монашество дочерей опальных бояр находится только у Ивана Тимофеева, но так как гонениям и опале подвергались не только бояре, но и их жены и дети, то возможно, что Годунов приказывал постригать в монашество и их дочерей.

160 Да не понудится некими царь прияти едину от них второбрачием в жену. Поводом для пострижения боярских дочерей в монашество Тимофеев считает не опалу, а боязнь Годунова, как бы Федор Иванович не вздумал развестись с женой, у которой была только одна дочь, умершая младенцем, и жениться на одной из боярышен, чтобы иметь после себя наследника. Эти опасения имели основание: в 1587 г. Шуйские сделали попытку под предлогом бесплодия царицы Ирины развести ее с царем и тем отстранить Годунова от участия в правительстве и нашли поддержку в Московском посаде.

161 Дщери его... тожде бысть невольное пременение риз. Слыша о красоте дочери Бориса Годунова Ксении Борисовны, Лжедимитрий I велел князю Мосальскому взять ее к себе в дом и потом, приехав в Москву, сделал ее своей наложницей. Перед приездом Марины Мнишек самозванец удалил от себя Ксению, ее постригли в монахини, назвали Ольгой и сослали в монастырь на Белом озере, близ Кирилло-Белозерского монастыря.

162 О жене же и сыне что рещи? Нужно бо удавиша их неначаемии врази. Жена Бориса Годунова Мария и сын его Федор были убиты боярами еще до вступления самозванца в Москву, 10 июня 1605 г.

163 Яко же некогда Навуходоносору царю о Вавилоне дел ради здания. О вавилонском царе Навуходоносоре в Библии рассказывается, что он свою столицу Вавилон украсил прекрасными зданиями. Тимофеев сравнивает с ним Годунова, который, будто бы ради прославления своего имени, также строил в Москве дворцы и храмы. При нем построена в Кремле колокольня Ивана Великого, обширное здание для приказа, "Запасный двор", в Китай-городе - новые каменные ряды и проч.

164 Храм Успения божия матере - Успенский собор в московском Кремле начат был постройкой при Иване Калите по просьбе митрополита Петра.

165 Привести ему во имя свое и в род от рода под клятву люди. Борис Годунов, вступив на престол, вводит новую форму присяги на верность ему и его роду. "По этой клятве требовалось не изменять царю ни делом, ни словом; не умышлять на его жизнь и здоровье, не вредить ему ни ядовитым зельем, ни чародейством, доносить о всяких скопах и заговорах, не уходить в иные земли" и проч. (И. Г. Р., т. XI, гл. 1, стр. 7, прим. 5.). В покрестной записи Борисовой стояли также слова: "А не учну яз Государю... служити и пролитие или какое что лихо сделаю мимо ее крестное целование, и не буди на мне божия милость и пречистая богородицы... и всех святых" (Акты Археогр. экспедиции, II, № 10, стр. 61).

166 И анафеме всех подложи. Анафема (греч.) - проклятие. Здесь имеется в виду церковное проклятие, которому подвергались еретики и изменники.

167 Ни простым буквам навычен бе - см. прим. 148.

168 Древнее онамо во святилища гордостию покажение Озиино. Озия, по библейской легенде 10-й из царей иудейских, за гордость был якобы наказан богом появлением проказы на лице.

169 Бескровная Христова жертва о мире всего мира - литургия, богослужение, совершаемое на хлебе и вине, которые приносятся как бы "бескровной жертвой" богу за весь мир.

170 Древнюю нашу клятву - по библейской легенде, божье проклятие, постигшее первых людей - Адама и Еву за совершенный ими грех.

171 По иже во Царьграде бывшему образу. Тимофеев имеет в виду рассказ из повести "О взятии Царьграда турками" Нестора Искандера (XV в.), где говорится, как перед падением города "благодать божия" в виде огненного столба ушла из храма Софии и поднялась на небо.

172 Изрядне богоматере песни. Песнопение, поющееся на литургии, посвященное богородице, о котором объявляется словами: "изрядно о пресвятей, пречистей...".

173 Первосвятителю... предстоящу. Речь идет о первом патриархе Иове - стороннике Бориса Годунова, который не только не протестовал, но даже поощрял все его мероприятия и начинания, будучи сам представителем дворянства, возвысившегося при Грозном и Годунове. См. прим. 156.

174 Вечерния жертвы - вечернее богослужение.

175 Святонастольницы митропольские - четыре русских митрополита - представители высшего духовенства, непосредственно следующие за патриархом. Со времени установления на Руси патриаршества в 1589 г., архиепископы новгородский, казанский, ростовский и Крутицкий были возведены в сан митрополитов. Первое место среди них, по Тимофееву, принадлежало митрополиту новгородскому.

176 Безсловеснии пифицы соплетохомся неразумием. Пифик - род обезьяны.

177 Полным имянованием... егда имя его аще и в мале где наменено будет. Борис требовал, чтобы в бумагах писали его имя с полным царским титулом. Титул тот звучал так: "Великий государь, царь и великий князь Борис Феодорович всея России самодержец".

178 Главе самой церковного верха, иже бе выспрь всех во граде - колокольне Ивана Великого в Кремле, которую Борис Годунов приказал надстроить в 1600 г. Надпись на главе колокольни: "Изволением Святыя Троицы повелением Вел. Государя царя и Великого князя Бориса Федоровича всея России самодержца и сына его, благоверного великого государя царевича и великого князя Феодора Борисовича всея России, храм совершен и позлащен во второе лето государства их 108-го".

179 Ов убо куртес и доместик - придворный (латинск.); имеется в виду Борис Годунов, который при царе Федоре носил титул "правителя, слуги и конюшего боярина и дворового воеводы и содержателя великих государств царств Казанского и Астраханского".

180 Наставника и учителя си име. Наставником и учителем Бориса Годунова назван думный дьяк Андрей Щелкалов, ведавший при Иване Грозном и Федоре Ивановиче Посольским приказом.

181 Бе же сему мний соутробный, на те с ним оному споборник - брат Андрея Щелкалова - тоже думный дьяк, Василий Щелкалов, сменивший брата после его смерти в 1595 г.

182 Первоначальницы суть в самописчих. Братья Щелкаловы выделялись среди прочих дьяков как талантливые политические деятели.

183 Обоих... многолетно бесчестным и влачащимся житием, живот их продолжив, изнутри и отъятием имений лишив. При Борисе Годунове дьяки Щелкаловы были в опале, так как Годунов не доверял им.

184 Скрижаль велию на хартии... да напишут с подписанием своих им десниц. При избрании на царство Бориса Годунова была составлена избирательная грамота, на которой подписались представители всех сословий, участвовавших в избрании нового царя. Один список этой грамоты был положен в царскую сокровищницу, другой - в ризницу Успенского собора. Тимофеев говорит, что этот второй список был положен в раку митрополита Петра. В грамоте между прочим значилось: "Всем ослушникам царской воли неблагословение и клятва от церкви, месть и казнь от синклита и государства; клятва и казнь всякому мятежнику, раскольнику, любоприятельному, который дерзает противоречить деянию соборному и колебать умы молвами злыми, кто бы он ни был, священного ли сана, или боярского, думного или воинского, гражданин или вельможа: да погибнет и память его во веки (И. Г. Р., т. XI, гл. 1, стр. 14).

185 Четвертаго святаго иже в Халкидоне собора. Халкидонский вселенский собор был собран в 451 г. в городе Халкидоне, расположенном на правом берегу Босфора, против Константинополя.

186 Иже бы ни единую... оного им несвойственна чина не непричастну остати. Здесь Тимофеев говорит о тех новых людях, выходцах из дворянства, кому Иван Грозный, Борис Годунов, а за ними - самозванцы вручали ведение правительственных дел и власть над подчиненными. Эти люди, по мнению Тимофеева, не умели разобраться в делах, думали только о своей выгоде и причиняли большие бедствия государству.

187 Господство безглавное со времяны прижиша. Тимофеев говорит о времени, когда в стране не было царя, т. е. о годах 1610-1612.

188 Дому владыко, пришед, восхощет испытне стязатися с рабы о словеси приставления домовна. Ссылка на одну из евангельских притч.

189 От нижайших на высочайшая имен возведением пришествие. Тимофеев говорит о происшедшем при Федоре и правителе Годунове учреждении в Москве патриаршества и вытекавшем из этого возведении некоторых епархиальных архиереев на высшие степени иерархии.

190 Плач от лица Новгорода, плененного шведами, дает обобщенную картину страданий русского населения под иноземным игом. Когда в 1617 г. по Столбовскому договору Новгород и его область были возвращены Русскому государству, этот богатый город был наполовину сожжен, жителей в нем оставалось немного - одни умерли от голода, другие разбежались. Шведы во время оккупации города всячески притесняли население, в чем им помогали изменники из русских, перешедшие на сторону врагов. Таким образом, Тимофеев не преувеличивает, называя захватчиков мучителями, говоря о запустении города и разорении его.

191 Сицев образ имяни моего исперва богоумышлен бысть. Почему Новгород получил свое название - до настоящего времени еще нерешенная загадка. По этому поводу в науке высказано несколько гипотез, которые сводятся к двум типам: одни исследователи ищут объяснения наименования города "новым" - вне его, другие - в нем самом. С. Ф. Платонов считает Новгород новым по отношению к Старой Руссе, лежащей по ту сторону озера Ильмень и бывшей более древним центром поселения приильменских славян; акад. Б.Д. Греков таким центром считает "Старую Ладогу", находящуюся на другом конце реки Волхова. Вторая группа исследователей полагала, что название "новый город" вызвано перенесением центра его с одного места на другое (П. А. Гусев) или укреплением кремля новым валом, новым городом (акад. Н. С. Державин). Автор книги "Древний Новгород" (Изд. Акад. Наук СССР, 1947 г.) Н. Г. Порфиридов говорит, что у Старой Ладоги больше, чем у Старой Руссы, оснований считаться предшественником Новгорода (стр. 13). Окончательного решения поставленного вопроса не дает и он.

192 Новый подобосеннахеримль. Сеннахерим - ассирийский царь, безуспешно осаждавший Иерусалим при царе Езекии. С этими древними царями, нападавшими на главный город Иудеи Иерусалим и разрушившими его, Тимофеев сравнивает шведов, которые в июле 1611 г. захватили Новгород и держали его под своею властью до Столбовского мира, заключенного в 1617 г.

193 Мартиниянин ересью. Мартиниане, или мартириане, - еретики, отрицавшие церковную иерархию и обряды, принятые православной церковью. Шведы, оккупировавшие Новгород, были протестантами, тоже отвергавшими священство и обряды, и поэтому Тимофеев говорит, что они подобны еретикам - мартирианам.

194 Бог могий и ныне, якоже древле в пустыне своя манною препитати люди. И. Тимофеев вспоминает здесь одну из легенд Библии, рассказывающую о том, как евреев, шедших по пустыне, спасла от голода "манна", род муки, которая падала с неба. Слово "манна" значит "что это?". По легенде, евреи, увидев ее, не понимали, что это такое, и так спрашивали друг друга.

195 От поглощения гортани зубов онаго - см. прим. 11.

196 Люди своя насилия всяко измет фараон. По легенде Библии, евреи освободились от рабства с помощью божества, поразившего египетскую страну, за упорство фараона, десятью казнями.

197 Яже по сих василиска онаго. Василиск - ядовитая змея, своим свистом устрашающая и прогоняющая прочих животных. Некоторые исследователи считают, что василиском называлась очковая змея. Здесь василиском называются враги - шведы, пленившие Новгород.

198 К церковию помазанию - помазание царя на царство; оно совершалось за литургией (главным христианским богослужением) и состояло в том, что митрополит или патриарх возлагал на царя крест, бармы (ожерелье с священными изображениями) и венец, а в конце богослужения мазал его миром (особо сваренным и "освященным" благовонным маслом). Первым из царей так венчался на царство Иван Грозный, а за ним Федор Иванович и Борис Годунов. Венчание и помазание последнего было особенно торжественным.

199 Красяше и раки праведных книгочески и фарисейски. Фарисеями называлась среди евреев особая секта ревнителей закона, отличавшаяся лицемерием и гордостью. Они при жизни гнали и убивали "праведников", а после их смерти украшали их гробницы. Таким же, подобным фарисеям, лицемером считает Тимофеев Бориса Годунова.

200 Пришедше бо в землю нашу языци. Здесь разумеются враги, иностранцы - поляки, литовцы, шведы, - которые грабили и разоряли Русскую землю в описываемую Тимофеевым эпоху.

201 По главизне апостольстей. Так И. Тимофеев называет послания апостола Павла - по религиозному преданию, одного из крупнейших проповедников христианства в I в. н. э.

202 С ляховными же наше тогда о мирном постановении не бы в среду сположся еще к совету слово. Эти строки написаны после 1613 г. - избрания на царство Михаила Романова, но до 1618 г., когда заключено было с поляками Деулинское перемирие.

203 Ниже таковы отвсюду пакости ей сотворити успеша. Тимофеев свидетельствует, что такого разорения, какое причинили Русской земле иноземцы в его время ("ныне"), никогда не бывало.

Текст воспроизведен по изданию: Временник Ивана Тимофеева. М-Л. АН СССР. 1951

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

<<-Вернуться назад

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.