Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

ФИЛИПП ЕФРЕМОВ

СТРАНСТВОВАНИЕ ФИЛИППА ЕФРЕМОВА В КИРГИЗСКОЙ СТЕПИ, БУХАРИИ, ХИВЕ, ПЕРСИИ, ТИБЕТЕ И ИНДИИ И ВОЗВРАЩЕНИЕ ЕГО ОТТУДА ЧРЕЗ АНГЛИЮ В РОССИЮ.

ТРЕТЬЕ, ВНОВЬ ПЕРЕДЕЛАННОЕ, ИСПРАВЛЕННОЕ И УМНОЖЕННОЕ ИЗДАНИЕ

Предисловие

Первое издание описания странствования г. Ефремова воспоследовало 1786 года под названием «Девятилетнее странствование Российского Унтер-Офицера Ефремова в [178] Бухарии, Хиве и проч.»; оно издано в свет без его ведома и согласия. 1794 года г. Ефремов издал вторично самим же им описанное свое путешествие под именем: «Странствование надворного советника Ефремова в Бухарии и пр.». После многих странствий, даже и по самой России, судьба привела его жить в Казани, где он и поныне с семейством своим имеет пребывание, получая и содержа себя Всемилостивейше дарованною ему пожизненною пенсиею 500 рублей. По случаю я познакомился с г. Ефремовым, который в то время намеревался в третий раз издавать описание своего путешествия. Приведение предметов сего сочинения в лучший порядок и помещение пропущенного, вероятно, довольно любопытного для многих, было весьма нужно; того же требовало каковое-либо споспешествование распространению или усовершенствованию познания средних стран Азии. Посему, воспользовавшись знакомством г. Ефремова, я пожелал при сем случае исполнением сказанного услужить ему и обществу. Сверх сего побуждаем был к тому и мыслию, что предполагаемое сочинение не будет из числа многих таких, кои составлены (что, впрочем, также часто заслуживает большую благодарность) из других, уже известных.

Сведения, мне доставленные, происходят все от человека, который даже без предуготовительных познаний землеописания как вообще, так и сих стран путешествовал и заметил то, что видел собственными глазами; можно сказать, что ничего и не прибавляет, кроме виденного. Участь привела его попасться в плен киргизцам, от них быть продану в Бухарию, жить там и служить несколько лет, ходить во многие окрестные страны, находясь в военной службе, наконец, бежать оттуда чрез Тибет в Индию, а из Индии морем возвратиться в Европу и увидеть уже 9-ть лет оставленное свое отечество. Описание путешествия г. Ефремова разделяется здесь на две части; в первой говорится о самом странствовании и многом, касающемся жизни странствователя, во второй сообщаются замечания о странах, в коих был он. К сему присовокуплено показание расстояния от Астрахани и Оренбурга до столицы Бухары и некоторое собрание бухарских слов с переводом их на российский язык; почитая сие неизлишним для филологов, оставляю оное и в третьем издании, сделав перевод слов сих и на татарский язык для сличения с бухарским. Наконец, здесь присоединяется жалованная Блаженной памяти Государынею Императрицею Екатериною Великою г. Ефремову и его потомкам грамота на дворянство. [179]

Жизнеописание путешественника, свидетельство его достоинств, понятие о внимании к его странствованиям и отчасти доказательство в рассуждении самого путешествия побудили меня сделать сие. Может быть, кто-либо из читателей найдет в сей книжке некоторое несходство с новейшими известиями или сочинениями о сих странах других писателей: мы в том нимало не будем виновны; г. Ефремов в описываемых ниже землях был уже лет с тридцать; что видел в то время и знал, то как понимал, так и замечает. Во всем повествовании его ничего не встречается такого чудесного, чему бы нельзя верить: признак не хвастовства удивлять других своими рассказами.

Скажем нечто в ответ на могущее случиться возражение, что описание сих земель слишком старо. Многие из азийских государств находятся в таком положении, что с давнего времени не претерпели (в сравнении с европейскими) никаких значительных перемен и пребывают в одинаковом состоянии. Образованность народа в Бухарии, Хиве, Киргизской земле, части Персии и Тибете, по новейшим известиям, в сравнении с образованностью прошедших пред сим веков, кажется, находится на одной ступени; перемены, происшедшие в Бухарии, Хиве и Персии по части правительства, по-видимому, не произвели для сего никаких новых важнейших последствий (не говорится здесь о некоторых переворотах, от войны происходящих и наполняющих бытописание человечества); занятия народа, одни из числа также немаловажных причин его образования, какие были в оных прежде, такие и ныне. Не все также и в землеописании может часто переменяться. Из всего оного следует, что положение предметов, излагаемое в сей книге, весьма прилично будет во многом и для настоящего времени. Не говоря здесь об Индии, Тибете и Персии, для познания коих имеем мы довольно новые и хорошие известия, все прочие страны, о коих здесь говорится, для показания настоящего их положения почти совсем не имеют описаний, трудность проникнуть в оные земли и отчасти отдаленность их от просвещенных государств Европы, кажется, есть сего причиною. Посему землеописатели иногда довольствуются и устаревшими сведениями о Бухарии, Хиве и земле Киргизской.

Я известен о двух не весьма старых рукописях: первой о киргизцах и Бухарии и второй собственно об одной большой Бухарии; последняя писана в Царствование [180] блаженной памяти Государя Императора Павла Петровича путешествовавшими туда двумя довольно образованными из Россиян особами и находившимися там около полугода. Из числа новых известий о киргизцах читал я с особенным удовольствием сочинение г. Пятницкого, доктора 23-й дивизии, которое отличается своею основательностью, полнотой в краткости и верностию. Знакомство мое с некоторыми особами, бывшими довольное время в Хиве и Бухарии по различным делам, также подало мне повод слышать много такого, чего здесь не находится. Может быть, обстоятельства позволят мне сделать известным свету что-либо из объявленного мною, либо в особенном сочинении, либо в изданиях трудов Общества Любителей Отечественной Словесности в Казани, либо в каком-нибудь из моих упражнений. Некоторое в книге сей может показаться излишним; но мы оставляем или прибавляем сие по известным нам причинам, отчасти и для того, чтобы оное, быв сравнено с другими тех стран описаниями (впрочем, как сказано, весьма немногими), подтверждало их или отрицало.

Представляя публике сие сочинение, я надеялся, что оно не только не бесполезно будет для землеописателей, показав им отчасти вновь некоторые предметы либо сбивчиво доселе понимаемые, либо совсем неизвестные; но не излишним и для ученых вообще, фабрикантов, занимающихся торговлей купцов и хозяйством помещиков и земледельцев. Не полагаю, чтобы книжка сия была из числа ненужных или весьма маловажных, писанных и имеющих быть читанными для одного препровождения времени; не самолюбие мое уверяет меня в том, но здравое рассуждение о предметах, здесь упоминаемых, и отчасти о понятии, какое имеют об некоторых из них по находящимся материалам. С другой стороны, нимало не думал также спорить в первенстве с тем, если что-либо подобное явится в свет новейшее лучшее; и весьма могу быть уверен, что таковое быть может где-либо и теперь в рукописи. Например, Географическо-Статистические известия о киргизцах, их нынешнем состоянии хотя не находятся в печатных сочинениях, однако ж, судя по распоряжениям нашего правительства к устройству сего народа и, кажется, некоторым в сем успехам, можно надеяться, что оно (правительство) имеет их весьма основательные и довольно точные: посему предлагаемое здесь о киргизской степи и народах, в оной обитающих, всеконечно должно уступить таковым известиям и т. д. [181] Повторю, что я ничего не хотел прибавлять здесь узнанного мною отчасти из книг, отчасти от некоторых особ, кроме писанного в прежних изданиях сей книги и вновь приумноженного мною чрез рассказывание мне самим г. Ефремовым, дабы в точном смысле сохранить переданное собственно г. странствователем [... ]

Наконец, надлежит заметить, что книжка сия издается в пользу и иждивением самого г. Ефремова, достодолжно, верно и долго Отечеству Нашему и Государям служившего.

1811 года генваря 1 дня Магистр Исторических наук

Петр Кондырев.

Отделение первое. Описание самого странствования и отчасти жизни г. Ефремова

Филипп Сергеев сын Ефремов родился 1750 года в городе Вятке. Отец его был там духовной Консистории стряпчим 1. 1763 года июня 16 дня Филипп Ефремов, пылая ревностью и усердием к благосердой Матери Отечества, по словам его, вступил в воинскую службу в Нижегородский полк солдатом, где и произведен того же года 14 ноября капралом, 1765 года 28 июня каптенармусом, 1769 года 24 ноября сержантом. 1774 год был несчастливейшим годом в его жизни.

Известно, что около сего времени происходило в России большое замешательство от так называемого Емельки Пугачева. В сей 1774 год Ефремов был командирован на заставу, лежащую по дороге к Илецкой Защите за Оренбургом в Киргизской степени, называемую Донгус; с ним находилось 20 человек солдат и Козаков и одна пушка. На пути к посту своему нигде не встречались им злоумышленники, и они прибыли к оному благополучно. Несколько дней препровели там в совершенном спокойствии, которое наконец нарушено было и кончилось для них горестно. Однажды во время утренней зари напала на них шайка мятежников (приверженцев Пугачевских), состоящая более нежели из 500 человек. Сколь ни многочисленна она была против команды Ефремова и коль ни дерзновенно наступала на оную, однако и храбростию солдат и Козаков, под начальством Ефремова состоявших, удержана в своем напорственном усилии и отражаема была даже до полудни. [182]

Малочисленность солдат могла отразить врага, но сопротивляться долгое время без всякой помощи в степи ей было невозможно; г. Ефремов решился с своим отрядом по крайней мере отбиться от сей шайки. Льстившая их в сем надежда чрез несколько часов соделалась тщетною. Находившиеся при нем пушка и ружья были главнейшими орудиями защищения, приводившими противников в трепет. Доколе был производим огонь из оных и они имели порох, дотоле неприятели не отваживались приближаться, но коль скоро не стало последнего, тогда Ефремов увидел неминуемую свою погибель. Заколотив пушку и сев с командою на лошадей, намерен он был обратиться к Оренбургу и избавиться от плена или смерти. Неприятели, увидев сие, тотчас бросились на них прямо. Г. Ефремов долгое время с своею командою защищался храбро, но у него оставался только один заряд, выстрелив на бегу последним, он не удержал стремительности разъяренной черни, один из коей, догнав его, ударил саблею вдоль ружья и отрубил у него оною у левой руки большой палец, другой из сей же черни поразил саблею над правым ухом, а третий ранил копьем в голову выше лба. Почтенный наш воин, пришед в изнеможение и бесчувствие от таковых ран и поражений, не помнил потом, что с ним и с находившимися при нем происходило.

Опомнившись, увидел он себя и многих из своих товарищей связанными. Всяк вообразив себе человека израненного, поверженного в оковы и доставшегося на поругание неистовым и зверским бунтовщикам, легко может представить, какие чувствования должны были родиться у нашего воина. Ярость, говорит он, и отчаяние попеременно терзали мое сердце: я напрягал все силы моего разума к вымыслам, как бы избавиться от постыдного сего бедствия. Но что долженствовало делать? шайка бунтовщиков была многочисленна; надобно было сносить терпеливо несчастие и ожидать решения своей участи. Враги наши долго скитались по степи, пока наконец, изнемогши от усталости, остановились и скоро потом легли и заснули весьма крепко. Шайка сия, состоящая из уральских (тогда яицких) Козаков и обыкновенных русских мужиков, не знала никаких воинских предосторожностей. Увидев, что они погружены были в глубокий сон, Ефремов время сие почел способным к своему спасению, начал стараться как возможно разорвать свои узы и скоро потом усилие свое увидел не бесполезным. Он освободил у себя правую руку, а посредством оной и другую; потом [183] то же сделал с связанными и подле него лежащими двумя солдатами и вместе с ними ушел.

Прибежав на рассвете к реке Донгус, они скрылись в траве и отдыхали до половины дня; потом вознамерились идти в Оренбург, находившийся тогда от них недалеко; но едва отошли версты с три, как вдруг встречены были двумястами киргизцев, из-за гор выехавшими. Силы путешественников сих уже ослабели, оружия при них никакого не было, нечего оставалось делать, как без всякого сопротивления отдаться в плен. Киргизцы тотчас схватили их, посадили на своих лошадей, под брюхо коих подвязали их ноги и увезли в свои улусы, или жилища. Они продержали их там два месяца. Благодаря Бога, говорит Ефремов, я достался доброму человеку, который почти ежедневно к ранам как на голове, так и руке прикладывал жженый войлок, от чего я и излечен был. Киргизцы, пользуясь тогда замешательством в России, наловили много наших русских и отвезли в Бухарию и Хиву, где продавали в разные руки. Таким образом и Ефремова купил за четыре выделанные красные телячьи кожи у киргизцев бухарец, едущий с караваном, приказчик г-на Гафур хожи, бывшего в Бухарии зятем аталыка Даниар-бека, особы первой по хане.

Дорогою гнали наших вместе с Ефремовым около тридцати человек; зима в то время была весьма холодная, от чего от голоду в дороге многие померли. Астраханский армянин, именем Айваз, по русски Иван, не оставлял г. Ефремова, кормил его, а иногда сажал на лошадь и верблюда даже до самого пограничного бухарского города Варданзы 2 . Там он расстался с ним, поехав в столичный город Бухару. Ефремов оставлен был в Варданзе в доме купившего его бухарца; вскоре потом приехал за ним есаул от Гафур хожи, у коего был он только месяц и после того подарен тестю его Даниар беку. Новый хозяин Ефремова был в Бухарии довольно полновластен и назывался аталыком, то есть владетелем; он имел четырех жен и шесть наложниц калмычек и персиянок, им купленных, и от всех вообще жен и наложниц десять сынов и десять дочерей. Аталык сей, будем говорить далее словами самого г. Ефремова, определил меня к своей ордине или серали, в коей заключались его жены и наложницы, стражем; в звании сем был я до самого того времени, пока мог довольно хорошо разуметь и говорить на их языке. После сего пожаловал он меня дабашею, то есть капралом, и [184] поручил мне начальство над 10 человеками, что отправлял я, по-видимому, к его удовольствию.

Однажды аталык прислал за мною своего служителя: я тотчас к нему явился. Он объявил мне о приехавшем из России мулле Ирназаре и дал прочитать привезенное им письмо. Увидя на оном титул Всемилостивейшей Государыни Императрицы, я заплакал от радости. Аталык спросил меня, что это за бумага; пашпорт, отвечал я, данный сему мулле для беспрепятственного проезда чрез места, под державою России находящиеся. Для чего же у сего пашпорта приложена печать внизу, а не наверху, спросил он меня далее; я отвечал, что титул Российской Государыни пишут в заглавии, а печать прикладывают внизу для того, что титул значит более, нежели печать. Неправда, говорил аталык; сие делается потому, что Россия пред нами унижается: ибо мы магометане, исповедыватели истинной веры. Вопрошая с угрозами о причине слез моих и получив в ответ, от радости при виде письма российского, он уговаривал меня потом принять магометанский закон и обещал за сие содержать тоща у себя в милости. Не получив от меня оное согласие, вскоре после того приказал мучить.

Мучение со мною отправлялось следующим образом: положив в большое деревянное корыто с пуд соли, налили в оное горячей воды; когда же соль разошлась и вода остыла, тогда связав меня в утку, всунули в рот деревянную палку и, повалив на спину в корыто, лили мне в рот соленую воду. От такого мучения чрез день умирают, но меня хотели спасти и для того после каждого мучения, продолжавшегося с час, давали пить топленого овечьего сала по три чашки, из коих каждая величиною с нашу полоскательницу; сие вбирает в себя всю соль и очищает живот верхом и низом. После того, положив в котел пшеничную муку, поджаривали оную, мешали с водою и овечьим топленым салом и варили жидко. Сею саламатою 3 поили меня, дабы оставить в живых. Три дня я был так мучим. Аталык, видя свое мучение, со мною делаемое, тщетным, убеждал по крайней мере в верной службе дать присягу, которую я по необходимости, наружно, а не внутренне, и учинил.

После сего аталык пожаловал меня пензибашею, или прапорщиком, и препоручил в команду 50 человек. С сего времени я находился в действительной его службе, был во многих походах, видел тамошние города и узнал дороги. Вскоре нашел в караван-сарае армянина, спасшего меня [185] от смерти во время пути моего чрез киргизскую степь, познакомился с ним короче, жил дружно по самый отъезд его и проводил оного при сем случае до пограничного городка Каракулу, где с ним и распрощался.

Быв однажды с войском под городом Самаркандом, с большою для жизни моей опасностию и получением раны взял я на сражении в плен одного самархандца. Аталык за сие пожаловал меня езбашею, то есть капитаном, землею, с коей собиралось в год доходу до 300 тамошних червонных, и дал в команду 100 человек, между коими находилось 20 человек русских.

Потом с сыном его Шамрат беком послан я был в Персию к городу Мавру; всего войска у нас было тогда около 2000 человек. Мы отправились к городу Каракула, до коего был один день езды, а от оного до реки Аму три дня; дорога песчаная, по реке довольно много камышу, а отчасти и мелкого тальнику; самая река шириною с версту, местами менее и не весьма глубока. За сим были в городке Чаржуй, бухарского же владения; в нем прежде жительство имели трухменцы, после чего он опустошен. Дорога отсюда идет песчаная, по горам кустарники растения соксоуль, которое не очень толсто, дрова оного горят жарко; много попадается полыни, местами поделаны колодцы. От Чаржуя до города Мавр расстояния шесть дней езды. Шамрат бек, проиграл сражение, обратился в бегство, причем померло в войске много людей и пало немалое количество лошадей.

По возвращении моем в Бухарию ключница аталыкова употребляла всевозможное старание вытти за меня замуж, на что я не согласился. Она изъявила желание уйти со мною, куда бы я ни пожелал. Ключница сия была родом персиянка, в молодости захвачена трухменцами и продана бухарцам. Я обещался по усильной ее просьбе воспользоваться к уходу удобным случаем.

Чрез два года потом отоядили меня в Хиву с войском для препровождения бухарского хана Абулгазы родного брата, которого хивинцы просили на ханство. Войска находились с ним 1500 человек, начальник оного был Бадал бек. Мы отправились сперва к Чаржую, от коего вниз по реке Аму живут кочевые трухменцы двух родов, одни называются така, другие салур; в урочищах их по реке довольно вязу, тальнику и травы, сами трухменцы хищны, ловят персиян и продают их в Бухарии, Хиве и других окрестных странах. Отсюда ехали мы до пограничного хивинского города Питняку 8 дней, от сего до [186] города Азар Ресту один день, от Азар Реста до небольшого городка Багаткала до полудни. Между тем хивинский инак, то есть полномочный владетель, по имени Магадами 4, узнав о прибытии нашем и о том, что хивинцы по согласию с бухарским аталыком Даниар беком хотели его обезглавить и на ханство постановить вышеупомянутого брата Абулгазы, взял предосторожность. Он с приверженцами своими не допустил бухарцев до Хивы и сразился с ними. При сем случае, говорит Ефремов, один из неприятелей выстрелил в меня из ружья, но опалил только мою правую щеку и ухо; в горячности я поскакал за ним, отрубил у него правую руку и, взяв его в плен, привез к начальнику Бадал беку. Сей наградил меня за оное жеребцом и кармазинного цвета кафтаном, потом послал в Бухарию с одобрением и требованием еще войска.

Аталык пожаловал меня тогда землею и деньгами и приказал быть в готовности к походу в Хиву с новым войском; обстоятельство сие подало мне повод и способ к уходу. Я просил писаря, чтобы он написал мне грамоту в таком смысле, якобы аталык послал меня послом в город Кукан, коего владетель ссорился тогда с бухарским; за сие обещался щедро наградить его деньгами. Он написал мне таковую грамоту и в благодарность получил от меня 100 червонных. Грамоту показал я сказанной ключнице и просил ее об доставлении для приложения к оной ханской печати, в чем она мне и услужила, надеясь чрез то и сама уйти вместе со мною. Дни чрез два получил потом я от аталыка приказание ехать в Хиву. Отправясь якобы к новосоставленному его войску, я поскакал с двумя русскими в Кукан, а ключницу принужден был оставить 5, ибо, взяв оную с собой, никак бы не мог спасти ни себя, ни ее, аталык хватился бы ее тотчас и послал бы искать повсюду 6.

Дорогою до Кукана, который проехал я мимо, снабжали меня с излишеством провизиею; по прибытии же в город Маргылян назвался купцом, переоделся в купеческое платье и расположился в караван-сарае, где, услышав, что некоторые купцы намереваются ехать в город Кашгар, состоящий под покровительством китайского богдыхана и имеющий потому для охранения своего китайское войско, купил такого же товару, каким и они торгуют, и, назвав себя нагаем (Нагаями называют в тамошних странах всех в России живущих татар), поехал вместе с ними. [187]

Не доезжая до Кашкар, или Кашгар, один из русских моих товарищей помер; я похоронил его 7 и продолжал путь с купцами же в Кашгар, отсюда в Аксу, из Аксы возвратился опять в Кашкар и поехал в город Яркант. Оттуда вознамерились они ехать в Теват, или Тибет, и закупали для сего разные товары, коих и я купил, также слугу — молодого арапа за 5 аршин кармазинного цвета посредственной доброты сукна, стоящего в России тогда 30, ныне же рублей девяносто. Дорога туда лежит по косогорью между горами, в средине коих протекает весьма быстрая река Атак, лесу и травы мало, где же бывает ночлег, там есть полянки. Часто видел я употребление в пищу пшеничного толокна, которое мешают густо в чайной воде и оною же потом запивают; для кормления лошадей возили мы с собой ячмень, ибо места сии совершенно безлюдны. Не доезжая пределов Тибета дней за 15 есть чрезвычайно высокая гора, покрытая весьма густым туманом и окруженная столь тяжелым воздухом, что у людей и скота захватывает дух, отчего и последний мой товарищ из русских умер.

В Тибете, до коего ехали мы всего 35 дней, жил я с месяц в области Цонг, или Цанг. В сие время прибыли туда три тружденика 8, шедшие в Мекку для поклонения гробу Магометову. Я познакомился с ними и вознамерился быть их спутником, надел на себя такую же одежду, какую носят и все подобные им люди, то есть платье из толстого простого и самого белого сукна, из коего делают они себе шапки вышиною в пол-аршина, вышитые шерстяными же разноцветными нитками наподобие узора, употребляемого у нас на конских попонах. Отсюда пошли мы пешком; нельзя было употреблять тут лошадей и быков по причине больших пропастей, узких проходов и вообще худой дороги до Кашемира, и ноши свои долженствовали мы нести на спинах.

В Кашемире, равно как и пограничном индийском городе Джаннани, не имел я никакой болезни, но верст за десять от города Джамбу распухла у меня нога, которую скоро потом свело; на оной сделались раны, открывавшие волосатика, происходящего от употребления бухарской воды и выходящего от ходьбы. Я пролежал с месяц, и болезнь моя превратилась бы в опасную, если бы один добрый набожный старик родом из Кашемира не приложил обо мне особенного старания и не довольствовал всем нужным как меня, так и слугу моего арапа и трех моих спутников. Двое из последних не дождались моего [188] выздоровления и продолжили путь, а третий оставил меня уже в Дели.

Не знал я тогда, что должен был предпринять и куда идти: случай вывел меня из сего недоумения. Однажды встретившийся на улице человек спросил меня: кто я и откуда? и когда я сказал ему, что из России, то он позвал меня к себе и, расспрося обо всем подробно, велел удовольствовать пищею и объявил о себе, что он родом армянин, по имени Симион и готов способствовать мне к отправлению в английские владения, откуда удобно отправиться и в Россию. Недели чрез две дал он мне на сей конец письмо к находившемуся в одном городе сих владений священнику и отправил меня с купцами в Лякнаур, куда лежит путь чрез город Акбаравату, у коего протекает река Джаноп. До последнего ехали мы семь дней, от него до города Шукуравату день. От Шукуравату начинается владение англичан, мы ехали от него до местечка Карнауч, находящегося при реке Ганг, три дни, потом до Лякнаура четыре дни. По прибытии в оный мы остановились в караван-сарае; я вручил потом одобрительное письмо священнику, коему по виду должно быть около 70 лет, и был принят им ласково, также уведомлен от него, что комендант тамошний Медлитон, известясь обо мне, хочет определить в свою службу.

Священник советовал мне при свидании с комендантом сказать о себе, что я родом из Санкт-Петербурга; ежели спросит: знает ли кто меня? то объявить, что знает живший в Петербурге и Ораниенбауме голстинский священник. Лишь только возвратился я от него, как тотчас был взят под стражу, держан был оною два дни и позван после того к упомянутому коменданту. Сей спросил меня: кто я и зачем туда прибыл? Я отвечал ему так, как наставил меня священник, за коим тотчас же и послано. Священник донес, что я знакомый ему майор и знатной фамилии, родственник графа Чернышева. Комендант, услыша оное, освободил меня немедленно и дал мне письмо в город Калькутту к приятелю его Чамберу, прося его о скором отправлении меня в Англию. Так освободился я от второго плена и отправился в дальнейший путь.

Из Лякнаура ехал я на быках в индийской коляске с зонтиком, без коего она во всем подобна чухонской телеге. Потом в одном местечке нанял я лодку и плыл до города Илебашу шесть дней; последний сей при реке Джамне, которая несколько пониже впадает в Ганг. От Илебашу до города Бенаресу, или Банарессу, шесть дней пути, от сего [189] до города Патны, или Азимоват, пять дней, от оного же до селения Муангенчу семь дней. Река Ганг разделяется под сим селением на два рукава. От Муангенчу до города Максюдавату два дни пути, оттуда до Калькутты шесть. Сверх всякого моего ожидания, в Калькутте нашел я греков и даже их монастырь, в котором приняли меня как странника, отвели для отдохновения особую келью и довольствовали пищею. Я был весьма рад, что мог в храме Бога по своему закону, в отдалении от родимой земли за сохранение жизни своей при столь многих опасностях и открытие десницею Его пути к возвращению в возлюбленное отечество принесть Ему, Всевышнему, благодарение.

В Калькутте нашел я Чамбера, который сперва хотя и не склонялся на отправление меня в Россию, но по настоянию моему в сем и при предложении ему в дар купленного мною арапа он дал мне 300 рупий, две дюжины рубашек тонкого полотна, пару платья и поручил меня начальнику почтового судна, которое отправляла тогда в Англию контора Ост-Индийского Торгового общества. Начальник сей тотчас дал мне билет для пропуску на сие судно, стоявшее от пристани верстах в осьми. Меня отвезли на оное в лодке греки, с коими расставшись получил в каюте весьма хорошее для себя место. Дни чрез три отправились мы в путь, плыли по Индийскому морю два месяца и одиннадцать дней до неизвестных мне африканских островов, от сих до острова Санталина еще 19 дней. Запасшись на сем безлесном и безлюдном острове пресною водою, продолжали мы путь свой 9 месяц и 19 дней и прибыли в ирландский город Кисли Гавн, а оттуда в день в Кангисель 10. Отсюда мог я уже ехать сухим путем. Почему вышел тут на берег и, отдохнув немного, отправился в путь и чрез восемь часов прибыл в город Корк, а из оного по почте чрез пять дней в Довлен, из коего в течение двух с половиною дней переехал на судне в английский Ливерпуль. Из Ливерпуля ехал я в почтовой коляске до Лондона двое суток. Здесь 1782 года немедленно явился к Императорскому Российскому Полномочному Министру Симолину, который снабдил меня пашпортом и отправил морем в Санкт-Петербург к графу Александру Андреевичу Безбородко. По прибытии моем в место назначения тотчас явился я 26 августа 1782 года к оному и жил у него несколько времени. Вскоре потом 5 ноября представлен я был в азийском платье графом Безбородко Государыне Императрице и имел счастие удостоиться Высокомонаршей милости получением 300 рублей. [190]

Читатели позволят присовокупить здесь краткое обозрение прочего времени жизни г. Ефремова; мы увидим, что и в самой России делал он не меньше важные путе- шествия, как и в Азии.

Между тем наведена в полку об нем справка, по получении коей 1783 года 1 мая по Именному Ее Императорского Величества Указу пожалован он в прапорщики и по знанию бухарского, персидского и других азийских языков определен в Государственную Коллегию Иностранных дел в число толмачей. Того же года июля 16 был командирован сею Коллегиею для препровождения бухарского посланника в Оренбург. После того 1785 года мая 25 дня по желанию его от службы в оной коллегии с награждением за добропорядочную службу чином протоколиста уволен для определения к другим делам 11.

Сего года 31 мая определился в Санкт-Петербургскую Портовую Таможню и был при установлении стражи и цепи надзирателем. 1785 года 18 июля по указу Правительствующего Сената определен Кавказского Наместничества в Верхний Земский суд заседателем с чином коллежского асессора и был 1786 года 29 января отправлен от генерал-поручика Потемкина с донесением ко двору об открытии оного наместничества: при сем случае Всемилостивейше пожалован ему бриллиантовый перстень.

В 1786 же году 18 ноября по представлению генерал-губернатора Павла Сергеевича Потемкина 12 перемещен в Астраханскую портовую таможню директором. В Астрахани увиделся Ефремов с упомянутым выше армянином Айвазом, который по старанию и покровительству его произведен в первые маклеры. Отправляя должность директора, Ефремов, по свидетельству начальства, приумножил сбор пошлинной суммы, взыскал запущенную недоимку предместника его за три года 1784, 1785 и 1786 годов до 37000 рублей и тем сделал казенному доходу немалое приращение 13.

1790 года 12 марта по прошению его Кавказским наместническим правлением от должности уволен и около полутора года по причине собственных нужд находился в Санкт-Петербурге. После сего 1792 года 23 июня определен Вологодского наместничества в Палату Уголовного суда асессором, от коей должности и службы 1793 года 15 октября по Именному Высочайшему Указу по прошению его за болезнью уволен с награждением чина надворного советника. Сия Высочайшая милость, изъясняется г. Ефремов [191], побудила меня ко вступлению вновь в службу для изъявления ревности своей ко всему, что ни возложено будет на меня от начальств. Почему 1795 года 1-го мая определен от Вознесенской губернии 14 в губернский магистрат председателем.

1795 года 29 декабря по Именному Высочайшему повелению Вознесенским губернским правлением командирован в город Одессу для открытия городского магистрата и при нем сиротского и словесного судов. 1796 года 1 апреля 25 дня пожалованы на дворянское достоинство Ефремову грамота и герб, что здесь в конце и присовокупляется. 1797 года мая 1-го дня по упразднении Вознесенской гебернии и по сдаче дел по Высочайшему поведению причислен к герольдии, потом 1798 года 15 февраля определен в Кизлярскую пограничную таможню директором, где, по свидетельству начальства, приумножил сбор пошлинной суммы и отправлял должность свою с особливым попечением и деятельностью.

По указу же Государственной Коммерц-Коллегии командирован был 1799 года 27 мая для исследования в Моздокскую 15 таможенную заставу. Болезненные припадки понуждали Ефремова оставить службу, и 1800 года 27 марта по его прошению уволен он от оной со Всемилостивейшим пожалованием ему в воздаяние долговременной и усердной его службы по пятьсот рублей в год по смерть пансиона. Но ревность его служить и третьему Государю после служения Екатерине Великой и Павлу Первому не преставала бодрствовать; 1803 года 26 марта вступил он в службу и определен по предложению министра Коммерции во вновь учреждавшуюся Бухтарминскую 16 пограничную таможню директором, которую открыл и учредил в оной порядок. 1805 года 1 июня по собственному прошению уволен от настоящей должности для определения к другим делам.

С сего времени Ефремов находился в Петербурге, потом, с начала 1809 года в губернском городе Саратове, где в мае месяце того же года с детьми своими записан в Саратовское дворянское общество. В начале сентября 1810 года прибыл в город Казань и располагается там окончить последние дни свои. Воспоминая прошедшее в жизни своей, он славословит Всевышнего за ниспосланные ему благодеяния, благоговейно чтит блаженной памяти Екатерину Великую и Павла Первого, коего щедротами содержит себя и свое семейство, состоящее из пяти человек, и благословляет блаженное царствование Александра I. [192] Два сына Ефремова находятся уже в воинской службе офицерами. Состояние его весьма посредственное; но оно тем более приносит ему чести, что он, имевши случаи соделаться богатым, по любви к истине и добру Государей и Отечества не захотел воспользоваться оными так, как пользуются сим, может быть, весьма многие.

* * *

[... ] Жалуем ему, Ефремову, нижеследующий дворянский герб: Щит разделен поперек на два поля, верхнее малое и нижнее пространное. В нижнем черном изображены со углов крестообразно слева направо положенное военное ружье и справа налево в верх натурального цвета дорога с двумя показующимися на ней обутыми серебряными ногами в означение, что он начально отправлял военную службу и потом киргиз-кайсаками взят был в плен, из коего освободясь, странствовал в Бухарии, восточной Индии и других отдаленных азиатских странах, вверху и внизу сего поля означены две золотые шестиконечные звезды в показание службы его, по возвращении в Отечество свое при гражданских делах усердно и похвально отправляемой, чрез которую достиг он дворянского достоинства, в верхнем серебряном поле видно черное орлиное крыло в изъявление Нашего Императорского покровительства и благопризрения к службе его. Щит увенчан обыкновенным дворянским шлемом с строусовыми перьями, имеющим намет красный, подложенный черным. [...]

... В лето от Рождества Христова тысяча семьсот девяносто шестое месяца апреля в двадцать пятый день.

На обороте грамоты:

в Сенате в книгу
записан под 393-м в

Коллегии Иностранных дел
запечатана во 2-й день октября
1796 года

Комментарии

1. В 1-м изд: «секретарем».

2. Варданза — селение к северу от Бухары, в нескольких километрах от него начиналась пустыня Кызыл-Кум.

3. Саламапш — кашица, киселек, вскипяченная болтушка.

4. Мухаммед Эмин-бек, происходивший из племени кунграт, до 1790 г- был практически полновластным правителем Хивинского ханства.

5. Содержащееся в 1-м изд. утверждение о бегстве вместе с ключницей, возможно, принадлежит безвестному редактору, опубликовавшему текст «без ведома и согласия» автора. Ни в рукописи, ни в последующих изданиях оно не повторяется.

6. Во 2-м изд.: «Она спрашивалась к услугам почти ежеминутно».

7. В 1-м изд.: «По-христиански ночью, опасаясь, дабы не узнали, что я из России».

8. В 1-м изд.: «Три человека нищих из магометанцев».

9. В 1-м изд.: «Проходя многие государства, горы, дикие и пустые степи и топи, не имел никакой усталости и не чувствовал в себе болезни, а как стал мыться морскою водою, тогда у ног подошвенная кожа вся отстала, которую обрезал, после чего и ходить никаким образом было невозможно по причине великой чувствительности. Положа в туфли стельки войлочные и хлопчатой бумаги, едва и тогда мог выходить на верх корабля для почерпания свежего воздуха».

10. В 1-м изд.: «Кислигивн, Кенгисиль».

11. В 1-м изд.: «И того же года августа 18 дня Правительствующим Сенатом пожалован в коллежские асессоры».

12. Граф Павел Сергеевич Потемкин (1743—1796) в 1784—1788 был саратовским и кавказским генерал-губернатором.

13. Во 2-м изд.: «о чем известно Кавказской казенной палате и графу Александру Романовичу Воронцову». Последний в 1773—1794 гг. был президентом коммерц-коллегии.

14. Вознесенская губерния существовала краткое время после русско-турецких войн на территории Запорожья.

15. В Осетии на р. Терек.

16. Юго-Восточный Алтай.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествия по Востоку в эпоху Екатерины II. М. Восточная Литература. 1995

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

<<-Вернуться назад

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.