Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

ИОСАФАТ БАРБАРО

ПУТЕШЕСТВИЕ В ТАНУ

История Таны (XIV-XV вв.)

История венецианской колонии в Тане — несмотря на то, что это название встречается в большинстве источников, касающихся прошлого городов и поселений на черноморском побережье, не привлекла внимания исследователей истории Северного Причерноморья и осталась до сих пор недостаточно освещенной. Правда, в начале этого века академик М. М. Ковалевский напечатал очерк о Тане, 1 послуживший автору одним из элементов при подготовке его капитального трехтомного труда «Экономический рост Европы до возникновения капиталистического хозяйства» (1898—1903). Работая в архивах Венеции, Ковалевский рассмотрел группу документов об ее колонии в Тане, однако, преследуя цели изучения общеевропейской экономики, он при анализе текста не сопоставлял их содержания с событиями, как в самой Венеции, так и вообще на Леванте, в Константинополе, в Причерноморье. Наряду с этим Ковалевский не подверг анализу важные документы, уже изданные в его время, в «Diplomatarium Veneto-Levantinum» (1880, 1899), тем более не занимался он нарративными источниками. В его очерке о Тане имя Иосафата Барбаро, многолетнего обитателя Таны и автора записок о ней, упомянуто — как это ни странно — лишь однажды, по поводу отказа Барбаро занять там пост консула.

При полном внимании к труду одного из крупнейших русских историков нельзя в наши дни считать излишним создание очерка об историческом развитии Таны в XIV—XV вв., тем более что ни на русском, ни на каком-либо из иностранных языков до сих пор нет обстоятельной и документально обоснованной истории Таны.

Предлагаемое ныне исследование истории Таны построено исключительно на данных наибольшего числа доступных нам источников. 2

* * *

Какова же история Таны, наиболее удаленной от своей метрополии венецианской колонии, расположенной, как признавали сами ее хозяева, «на краю света» (in confinia mundi) и «в пасти врагов наших» (in faucibus inimicorum nostrorum)? 3 [30]

Какова история этого небольшого укрепленного поселения, которое отмечено на первых же страницах известного руководства по заморской торговле, принадлежавшего перу Франческо Бальдуччи Пеголотти, авторитета всех купцов, действовавших в XIV—XV вв. в большей части торговых пунктов на средневековых морских и сухопутных маршрутах?

С начала XII в. венецианские и генуэзские купцы стремились к систематическому овладению и прочному обладанию выгодно расположенными портами и островами на Леванте. Это стремление неизменно осуществлялось в остром соперничестве между правительствами обеих итальянских приморских республик, в попеременном успехе то Генуи, то Венеции. Со второй половины XIII в., когда в восточной части собственно Средиземного моря, в так называемой Романии, торговые станции обоих городов более или менее установились, особенно заманчивым — и трудным — стало проникновение на отдаленные восточные берега единой системы Средиземноморья, которая охватывала Черное, или, как его называли средневековые итальянцы, Великое море (Маге Maius, Mare Maggiore). 4 Трудность — кроме факта постоянного соперничества в деле захвата этих берегов — заключалась и в том, что Черное море было замкнуто Константинополем с его проливами.

В XII в. генуэзцы одолели этот барьер: в 1169 г. они добились от императора Мануила I Комнина важнейшего для себя хрисовулла, по которому им разрешалось плавать и торговать в Черном море. 5 Но затем, после завоевания византийской столицы крестоносцами в 1204 г., путь к берегам Черного моря для генуэзцев закрылся, а в Крыму появились венецианцы, получившие права торговли, как было, например, в Солдайе. 6

В 1261 г. окончательно восторжествовали генуэзцы. По Нимфейскому договору 7 император Михаил VIII Палеолог не только закрепил их право плавания и торговли на Черном море, но и [31] утвердил полный запрет любым латинянам (кроме пизанцев) вообще появляться в его пределах. 8 Правда, опасаясь чрезмерного экономического подъема Генуи, Михаил Палеолог в 1265 г. поспешил допустить в Черное море и венецианцев, 9 но генуэзцы навсегда удержали там господствующее положение. Вырос их важнейший и крупнейший торговый центр; сначала это была небольшая территория рядом с давно заглохшим поселением, которое Константин Порфирородный называл «o KajaV»; с середины XIV в. оно разрослось в целый город, обведенный крепостной стеной с башнями; консулы его умели проводить гибкую политику с местными правителями, осуществлявшими власть Золотой Орды в Крыму, в так называемой Газарии. Расширились и окружающие генуэзские владения, охватившие немалую территорию между двумя крепостями — Солдайей и Чембало. Одним словом, генуэзцы прочно завладели настоящей, организованной как колония станцией в Таврике, сохранявшейся ими до возможного предела, когда турки в 1475 г., взяв Каффу, прекратили навсегда их северночерноморскую торговлю. Несмотря на исключительную экономическую (и военную) мощь на Средиземном море, Венеция по сравнению с Генуей не достигла столь прочного положения на Черном море.

Тем не менее, венецианцы не отступились от мысли иметь торговые связи с черноморским побережьем, как южным, так и северным. Хотя и не первыми, а лишь вслед за генуэзцами, они в 1319 г. закрепились в Трапезунде, 10 откуда шел прямой путь в Тебриз — богатейший рынок и средоточие восточных товаров, а затем направили усилия на Северное Причерноморье, откуда открывался доступ к главным торговым магистралям и центрам Азии. Пути на Восток непосредственно с берегов Средиземного моря (с его сиропалестинского побережья) стали недоступны со времени полной потери государств и городов, некогда завоеванных крестоносцами, а теперь навсегда оставленных потомками завоевателей. [32]

Однако основать какую-либо станцию в Таврике и тем самым приблизиться к степям Северного Причерноморья и к беспредельным областям за ними венецианцам не удалось. Согласиться с этим в Венеции не могли — ни ее правящий класс, который уже давно извлекал величайшие богатства из морской торговли, ни ее трудящиеся, которые в своем большинстве работали на эту торговлю и питались ею. Недаром дож Джованни Соранцо определил экономический облик Венеции, говоря, что ей плохо, когда сокращается торговая деятельность, потому что город ею живет, — ведь он «стоит в море и совершенно не имеет ни виноградников, ни полей». 11

Не преуспев в Крыму, венецианцы направили энергию на освоение Азовского моря. В начале 30-х годов XIV в. название Тана стало появляться в постановлениях венецианского сената. В Тану послали сразу 10 товарных галей, отправили посла к хану Узбеку (1312—1342), стали поощрять купцов, вчетверо снизив плату за провоз товаров на судах, шедших в Тану. 12 В 1333 г. миссия венецианского посла Андрея Дзено увенчалась успехом: был заключен договор с татарами, согласно которому за венецианцами утвердился участок земли в Тане, на берегу Дона, с условием, что здесь они возведут дома и устроят пристань для кораблей; за проходящие через Тану товары купцы обязывались платить 3% в виде пошлины — «императорского коммеркия» (comercium imperiale) в пользу хана. Начало венецианской колонии в Тане было положено.

Сохранилось постановление венецианского сената (от 8 февраля 1333 г.), 13 в котором с достаточной ясностью отражено основание и начало жизни венецианской колонии в Тане. Сенат решил направить в Тану консула сроком на два года, с жалованием в размере 30 ливров большими денариями (30 librae grossorum) ежегодно, иначе говоря — в размере 300 золотых дукатов в год. Консул должен был иметь при себе следующий персонал: священника-нотария, четверых слуг, переводчика (trucimanus), двух глашатаев (precones). В его распоряжении должны были быть четыре лошади, и ему предстояло немедленно отстроить себе дом. В помощь ему как главе колонии надлежало избрать двух советников (consiliarii) из числа приехавших в Тану венецианцев-нобилей (nobiles). [33]

Основной обязанностью консула, которому на первых порах было даже разрешено заниматься торговлей (facere mercationes), была застройка предоставленной татарами земли на берегу Дона. Так как вся эта площадь была низменная и болотистая, надо было ее подсыпать, поднимать ее уровень (de terreno elevando) и только тогда ставить на ней дома. 14 Предложено было для начала отделить половину всего участка и. надлежащим образом подняв его уровень, обнести его тыном (palificare), а затем приступить к постройке каменных домов. Денежные средства для этого предписывалось черпать из взносов, которые должны были дать приехавшие в Тану купцы (mercatores). Предоставлялась возможность строиться и вне палисада, но с обязательством повысить уровень площадки и не задерживать постройки дома. Запрещалось продавать, дарить, сдавать в наем землю не-венецианцам (forenses), так как вся земля в конечном счете возвращалась венецианской коммуне (in comune nostrum). Вначале на расходы по устройству венецианской части Таны предлагалось брать ссуду из ведомства хлебных заготовок (officium frumenti) в Венеции, в дальнейшем же эти суммы должны были поступать от платы за дома, отдаваемые консулом в наем или, судя по употребленному в сенатском постановлении слову «affictare», за «фикт». Если консулу не хватило бы коренных венецианцев для застройки и заселения колонии, он мог предоставить права венецианцев любым другим латинянам, «сделать венецианцев» (facere Venetos). Их не должно было быть более чем 50 человек, и пользоваться правами венецианцев им разрешалось лишь в пределах земель и городов, подчиненных хану Узбеку (tractari et haberi pro Venetis in omnibus partibus et terris, subiectis Usbech solum). Такой новый венецианец прежде всего был обязан взять земельный участок и выполнить связанные с ним обязательства (оnеrа), т. е. поднять его уровень и выстроить на нем каменный дом (cum oneribus elevandi terrenum et faciendi supra ipso domum lapideam). И в этих случаях деньги, собираемые ежегодно за отданную в пользование землю (pecunia annuatim de terra danda), и плата за дома (pensio) предназначались на нужды Таны.

Так благоустраивалась площадь (terrenum) будущей колонии, так создавала Венеция один из важнейших оплотов своей громадной торговли и обогащения.

Тана не была предоставлена только венецианцам, как они того хотели, ведя переговоры с Узбеком. В Тане сидел также генуэзский консул и бывали генуэзские купцы. Тана привлекала всех торговых людей своим положением: на северном побережье [34] Черного и Азовского морей она глубже — и восточнее — других портов была, так сказать, врезана в степь; будучи сама расположена на крупной реке, соединявшей ее непосредственно с северными областями, она была приближена к Волге, важнейшему водному пути громадной протяженности. И так как в Тане — хотя и в разных частях ее — находились неподалеку друг от друга и занимались одним и тем же делом наживы и венецианцы, и генуэзцы, то вокруг этой самой удаленной от Италии колонии должно было разгореться не только соперничество двух итальянских республик, но могли вспыхнуть и настоящие войны.

Со смертью хана Узбека, 15 с которым венецианцам удавалось поддерживать мирные отношения, для Таны наступило трудное время. Сначала новый хан Джаныбек (1342—1357) подтвердил права венецианцев в Тане, 16 но в 1343 г. произошли угрожающие события: в Тане венецианец убил татарина; хан приказал изгнать итальянцев из Таны на 5 лет. Такая беда сблизила венецианцев и генуэзцев, и даже создался генуэзско-венецианский союз, 17 потому что Джаныбек мог обрушить свой гнев и на Каффу, расположенную, несмотря на ее укрепления и экономическую силу, все же на его, золотоордынской территории.

По истечении срока запрета пребывания в Тане — а венецианцы только и ждали возможности вернуться туда — Джаныбек (в последние дни 1347 г.) отдал им их землю. 18 Но, наладив отношения с татарами, венецианцы не смогли удержать мира с генуэзцами, хозяевами Газарии и Каффы, этого «второго Константинополя», как иногда писали, подчеркивая ее процветание. Каффа действительно была господствующим итальянским городом в Северном Причерноморье, но это не уменьшало большого и особого значения Таны. Развитие торговых связей именно через Тану было настолько велико, что она из предмета местных раздоров между Венецией и Генуей и между ними обеими и Золотой Ордой стала причиной двух разыгравшихся на Средиземном море войн, когда борющиеся стороны разрешали вопрос своей левантийской политики, вопрос о преобладании в Северном Причерноморье.

Марино Санудо Младший (ум. в 1535 г.), который мог уже обобщить картину конфликтов между Венецией и Генуей, насчитал четыре войны между ними с конца XIII по конец XIV в. Из них третья (1350—1355 гг.) и четвертая (Кьоджская, 1376— 1381 гг.) имели объектом Тану. [35]

Война 1350—1355 гг. 19 была крупной европейской войной. 20 В ее итоге Венеция осталась в проигрыше. По миру, заключенному в Милане 1 июня 1355 г., 21 в первой же его статье шла речь о Тане: плавание туда было закрыто на три года; но генуэзцы-то сохранили Каффу, венецианцы же временно потеряли Тану

Неугомонные венецианцы во главе со своим купеческим правительством стали искать способ восстановить свою деятельность на далеком средиземноморском северо-востоке. В период закрытия Азовского моря, т. е. Таны, они еще раз — это была их последняя попытка — попробовали получить (параллельно Тане) особый порт на крымском берегу. Они направили в 1355 г. посла Андреа Веньер к хану Джаныбеку и — для установления конкретных условий на месте — к Рамадану, наместнику 22 хана в Крыму, которого в итальянских переводах его посланий величали «господин Солхата» (dominus dominator Solgati). Это был один из ханских нойонов, 23 от которого зависело получение какого-либо приморского места для устройства торговой конторы или станции. Венецианцы поистине мечтали добиться разрешения осесть в Солдайе, но это не показалось Рамадану подходящим. Он предоставил им только скромный поселок Провато (или «Citade Nova») при небольшой бухте где-то между Каффой и Солдайей. Быть может для того, чтобы противопоставить венецианское влияние генуэзскому, татары, по-видимому, признавали желательным расположить венецианскую колонию неподалеку от Каффы. Венецианцам предлагалось поставить здесь консула, построить дома. Татары даже обещали им свою помощь в деле застройки: «чтобы это место было для вас благословенно (ve sia benedeto) и чтобы вы не стремились в другое, мы построим дома (faremo case)». Они намеревались взимать наименьшую (3%) пошлину (tamoga) и установить судебную практику. 24 [36]

Однако Провато не оказался удобным и выгодным портом для венецианцев и не получил в их руках никакого развития. Венецианцам нужны были Солдайя 25 и Тана.

Надо отметить еще один договор венецианцев с татарами по поводу их станции в Тане, последовавший за восстановлением в июле 1358 г. права плавания в Черное море. Хан Бердибек (1357—1359) принял венецианских послов Джованни Квирини и Франческо Бон (по-видимому, они ехали к хану Джаныбеку, 26 но получили привилегию уже от его преемника) и приказал предоставить участок земли (lo terren) в Тане для возобновления колонии, причем, как специально было обусловлено в тексте пакта, «отдельный от генуэзцев» (luogo desparte deli Zenoesi). Это указывалось и при даровании венецианцам земли в Тане при хане Узбеке. Пошлину же Бердибек повысил с 3 до 5%. Местные татарские правители (i signori dela Tana) должны были отвести, по приказанию хана, соответственный участок земли и следить за тем, чтобы венецианцы не нарушали условий пакта. 27

Правление хана Бердибека, занявшего золотоордынский престол через убийство 12 своих братьев, 28 стало на долгое время последним правлением, отличавшимся признаками власти. Русская летопись в рассказе об Орде этой поры начинает часто [37] употреблять слово «замятня», «мятеж» и дает краткие, но выразительные описания непрекращающейся междоусобицы и полной неурядицы в татарском государстве. 29 А. Ю. Якубовский отметил относительно этого времени важный перелом в судьбе Золотой Орды — она теряла силу и распадалась. 30 Непосредственно перед Куликовской битвой, за время с 1360 по 1380 гг., во главе Золотой Орды перебывало 25 боровшихся друг с другом ханов, и каждый из них был не более чем местной марионеткой: знаменитый темник Мамай захватил власть, держа при себе того или иного безличного и бессильного чингисида. 31

Тана была окружена степью и кочевым государством татар. В Тане всегда знали о событиях в Орде, учитывали их и умели применяться к ним: все происходившее в Орде влияло на обстановку в итальянских колониях вообще, но больше на берегах Азовского моря, чем Черного. В Крыму было немало городских и укрепленных центров, там было больше приезжих и осевших европейцев, крепче была связь с малоазийским побережьем и с Константинополем. Тана же гораздо сильнее зависела от состояния Орды. И вот в период «замятни» и общей политической неустойчивости в Орде Тана стала более независимой. Подкосили ее не «мятежи» золотоордынских ханов, порой даже выгодные для нее, не трудности лавирования между Мамаем и Тохтамышем, а раскол между Венецией и Генуей, взаимная вражда которых в немалой, если не в преимущественной степени питалась неугасавшим соперничеством за торговые позиции в Константинополе и в Тане. Эта вражда, тлея многие годы, в течение которых обе стороны порой пытались сохранить мирные отношения, 32 вспыхнула наконец в виде одной из крупнейших и весьма сложных войн XIV в. Кьоджская война (1376—1381) 33 стоила Венеции многих потерь. В условиях завершившего войну мира (Туринский мир, подписанный 8 августа 1381 г.) существенное значение опять (как и в войну 1350—1355 гг.) придавалось далекой Тане, куда было запрещено плавать в течение двух лет. Кроме того, от Венеции был отобран остров Тенедос , чрезвычайно важный в отношении путей в Константинополь и в Черное море. Автор [38] «Хроники о Кьоджской войне» Даниеле Кинаццо (ум. в 1419 г.) так определил этот островок Эгейского моря, как бы запирающий Дарданеллы: «Тенедос — это ключ от входа в пролив Галлиполи для тех, кто плывет в Великое море, особенно в Трапезунд и в Тану». 34 Надо отметить, что венецианские торговые галеи, направлявшиеся в Черное море, в большинстве случаев имели назначение в Трапезунд, куда от Константинополя они шли вдоль северного побережья Малой Азии, и затем в Тану, куда могли плыть тоже не открытым морем, а отчасти придерживаясь кавказского побережья.

Результаты Кьоджской войны повредили черноморской торговле Венеции еще и потому, что увеличили силу и влияние Генуи в этом районе. Но особенно резко пошатнулось значение венецианской колонии в Тане в связи с походами Тимура на Дон и на Волгу. Вот впечатление от его войн и побед, выраженное в общей форме русской летописью: «Воста некый безбожьный царь, именем Темирь Аксак, со восточныя страны, от Синия Орды, от Шемахейскыя земли, и велику брань створи и мног мятеж воздвиже в Орде и на Руси приходом своим». Дальше летопись, естественно, сообщает о приближении войск Тимура к Москве (он вошел в пределы Рязанской земли), не интересуясь его последующими победами на территории Орды. 35 Он же после появления на Оке разорил (осенью и зимой 1395 г.) три крупных городских центра в Орде: Азов-Тану, Сарай и Астрахань. Разгром Азова, сопряженный к тому же с полным нарушением торговли, до того бившей живым ключом на Нижней Волге (в Астрахани и Сарае), нанес непоправимый удар венецианцам в Тане. Значительный, порой даже весьма крупный масштаб их торговых операций сократился, и хотя Тана поддерживалась из Венеции, параллельно генуэзской Каффе, до середины 70-х годов XV в., она — даже до падения Византии — не смогла вернуть себе былое значение важнейшего центра, где скоплялись восточные и северные товары для регулярной отправки в Константинополь и в Венецию.

Лишь только войска Тимура ушли из Азова на Северный Кавказ, а затем и на Нижнюю Волгу, венецианцы поспешили направить в Тану консула, который должен был в качестве посла посетить ставку хана, чтобы возобновить торговые права Венеции, все ее бывшие «avantagia», «libertates», «pacta». Для этого был избран Бланке де Рипа, который получил инструкцию в феврале 1397 г. и уехал в Тану. 36 Его впечатления были плачевны: [39] вместо города он нашел лишь руины и полное опустошение. Но и это не остановило усилий венецианцев вернуть себе свою станцию в устье Дона: получить разрешение от хана на новую застройку и возведение укреплений (все документы этого рода сгорели, а дома и городские стены лежали в развалинах), добиться снижения пошлины с 3% до 1.5%, организовать группу уже съехавшихся в Тану купцов и наладить приток товаров. Все эти поручения должен был выполнить посол Андрей Джустиниани. 37

На пороге XV в., после потрясений, вызванных походами Тимура, Тана восстановилась как будто в последний раз. Площадь ее сократилась, местное население поредело. Нет оснований полагать, что вокруг Таны стало спокойнее, — смуты в распадающейся Орде не могли принести венецианским купцам ничего, кроме тревоги и опасностей; 38 успехи турок серьезно затрудняли морские коммуникации. Ярко проявился результат битвы Тимура с турками при Ангоре (28 июля 1402 г.): победа монголов сопровождалась пленением султана Баязида и на некоторое время ослабила развитие турецких завоеваний, неуклонно направленных на Константинополь. После Ангорской битвы и в Тане наступило облегчение, однако общее положение становилось все более тяжелым, а торговля — все скромнее. Турки заметно увеличивали контроль за проходом судов по проливам, а потому и венецианцы, и генуэзцы были вынуждены искать иного — конечно, только сухопутного — подхода к Черному морю. Он был найден на устье Днестра, в Маврокастро, иначе — Монкастро (так итальянцы называли Белгород или Аккерман).

В 1435 г. венецианцы установили отношения с молдавскими господарями («волошскими воеводами» русских документов), 39 и связь Италии с колониями Северного Причерноморья, хотя и ограниченная, стала временами осуществляться по долгому и трудному пути, через Германию и Польшу, минуя турецкие преграды. Однако так могли идти лишь отдельные группы людей — послы, гонцы, должностные лица, — но не товары, если они предназначались для Италии.

Колебания в течение всего нередко поистине тяжелого существования Таны отражались в многочисленных документах венецианского сената относительно торгов (incanti), регулярно организовывавшихся правительством для отдачи в наем построенных [40] венецианским арсеналом вооруженных торговых галей. Размеры платы за суда, устанавливавшиеся на этих аукционах, весьма различны 40 в зависимости от политической ситуации и трудностей достижения Таны морским путем. Но даже приближаясь к последнему и неизбежному отказу от Таны, в Венеции все еще пытались снаряжать торговые галеи, чтобы провести их в Азовское море. Руководители ведомства морских дел, так называемые «sapientes ordinum», вновь и вновь напоминали, насколько важны для Венеции торговые плавания в Тану (viagia Tane). 41 Но в 1460 г. сенат уже не решался объявить торги и 91 голосом против четырех отверг внесенное предложение.

На состоянии Таны отозвалось также и новое (недавно совершенно еще неслыханное) направление политики в самой Венеции. С давних времен все венецианцы — от дожа до обездоленных гребцов на галерах — знали, что живут морем, а не землей, что сам их город «установлен в море», что их «крышей является небо, а стенами — водяные струи». По записи видного политического деятеля Венеции, «великого канцлера» Рафаина Карезино (ум. в 1390 г.), который умел отмечать важные политические направления своего правительства, дож Андрей Контарини (1368—1382) заявил, что главным делом Венеции является забота о своей власти на море, но никак не излишне внимание к обладанию землями: море приносит почести и богатство, а с землей связаны всяческие затруднения, споры и войны. 42 Такова была основная политическая линия Венеции в конце XIV в., даже после потерь по Туринскому миру 1381 г.

Последним призывом к подобной политике было обширное политическое завещание дожа Томмазо Мочениго (1414—1423), который, правда, не призывал к противопоставлению моря и земли, с предпочтением первого (Венеция к тому времени уже имела некоторые земли и города, т. е. начала собирание своей «terraferma»), но убеждал искать мира и, в связи с ним, роста независимости, торговли, богатств. 43

Преемник Томмазо Мочениго, один из выдающихся венецианских дожей, Франческо Фоскари (1423—1457) понял, что для Венеции пришло время опереться на «terraferma», что утеряны давние и ставшие привычными беспредельные возможности использования моря в тех, действительно грандиозных [41] масштабах, как это было в XIII—XIV вв., и что необходимо разделить свои усилия между Востоком и ближайшими районами Италии.

С 1440 г. многие документы венецианского сената, относящиеся к соответственным областям внешней политики, стали распределяться по группам «Mare» и «Terra». 44 Забота о заморских колониях, особенно об отдаленных, среди которых первое место принадлежало, конечно, Тане, уменьшилась, а вместе с этим сузился размах торговли, все больше и больше затрудненной из-за турецких военных успехов. Это и было то время, когда в Тану в 1436 г. приехал молодой Иосафат Барбаро, ставший свидетелем последнего периода ее существования и автором записей о ней.

Что же удалось ему отметить в итоге 16-летнего пребывания в Тане, какой — через его восприятие и, надо сразу же сказать, в его далеко не полном изложении — предстает она теперь перед нами?

Средневековая Тана лежала на левом берегу одного из многочисленных рукавов Дона, в его дельте, окруженная степью и ее обитателями — татарами-кочевниками. В XV в. это было, по-видимому, небольшое поселение, целиком или почти целиком охваченное крепостными стенами. 45 Едва ли городок имел значительные предместья. Когда к Тане подошла орда царевича Кичик-Мехмета, то ее движение заставило степных птиц — куропаток и дроф — сбиться испуганными стаями под стенами города; жители выходили за ворота и ловили этих птиц в изобилии; при этом Барбаро не упоминал о каких-либо жилищах вне стен. За время существования Таны случалось, что ее укрепления бывали разрушены до основания, но при Барбаро они были в удовлетворительном состоянии и городское население могло чувствовать себя за ними в достаточной безопасности. При возможной угрозе нападения, например, приближении хотя и не агрессивной, но многотысячной татарской орды, обитатели Таны накрепко запирали ворота, а сами стояли на стенах и смотрели, как, обходя их город, двигались огромные массы людей и животных. В рассказе Барбаро о таком наблюдении со стен за степью, по которой с востока к Дону шла орда, ощущается отражение его собственного восприятия этого зрелища, его впечатлений очевидца: он говорит, что люди (вероятно, в их числе и он) не уходили со стен целыми днями, следя за волнующимся морем несметного народа, множества телег и кибиток, табунов лошадей и стад всякого другого скота, а «к вечеру просто уставали смотреть». Стены перемежались башнями, что обычно; по поводу одной из них, особенно красивой, Барбаро записал свой разговор с [42] купцом-татарином, разглядывавшим эту башню. Представитель кочевого народа, не только не применявшего, но отрицавшего (даже в своих городах) неподвижные оборонительные сооружения, насмешливо сказал: «Ба! Кто боится, тот и строит башни!».

Охрана города, одиноко выставленного в беспредельную степь на далеком северо-востоке Средиземноморья, соблюдалась с большой строгостью. В периоды явной опасности или ее возможности ворота, конечно, стояли запертыми, но и в спокойные дни они не были беспечно распахнуты: через них входили и выходили под контролем стражи и даже с разрешения самого консула. Иногда в степи неожиданно появлялись отдельные татарские разъезды или «караулы», цель которых была неизвестна. Некоторых из этих наездников-разведчиков, по указанию консула, пропускали в город, подносили им подарки и пытались расспросить о причине их появления, обычно не получая ответа. В дальнейшем выяснялось, что они производили разведку на путях двигавшейся орды (§ 16). Бывали случаи, что Барбаро вызывали на стену, когда кто-либо из степняков желал с ним поговорить. Однажды после таких переговоров со стены он попросил разрешения у консула впустить в город собеседника и провел через ворота своего гостя — знатного татарина Эдельмуга (§ 23). Как-то Барбаро решил отправиться в набег на подошедших к Тане черкесов и тоже должен был испросить согласия консула, чтобы выйти со своими спутниками через городские ворота в степь (§ 29). Так, в постоянной настороженности и беспрерывном наблюдении за степью, жила Тана, защищенная своими крепостными стенами.

Город примыкал к реке (одному из рукавов дельты Дона) у самого впадения ее в море. Барбаро мало говорит о приходивших в Тану судах из Венеции или из Константинополя: в XV в. торговое судоходство значительно уменьшилось, стало спорадическим, и жители Таны не столько ждали караванов галер и нефов (грузовых кораблей), 46 не столько вглядывались в морской горизонт, сколько обращали теперь внимание на реку, на устроенные по ее берегам рыбные ловли, пескьеры (peschiere). Устья Дона и Волги издавна славились прекрасной рыбой и икрой, украшавшей пиршественные столы в византийских императорских дворцах и в константинопольских монастырях, — об этом выразительно писал Евстафий Солунский (XII в.). 47 Теперь, [43] в XV в., рыбный промысел почти потерял сбыт в европейские страны (из-за нарушения морского транспорта) и приобрел местный — только причерноморский — характер. Барбаро владел пескьерами на Дону, около места, называемого Бозагаз, и посещал их, поднимаясь вверх по реке либо на лодке, либо зимой на санях (zena) по льду. Он рассказывает о том, как были разрушены эти ловли приблизившейся к Дону и переправлявшейся через него близ Таны татарской ордой. Рыбаки, работавшие на этих ловлях, рассказали, как татары забрали всю заготовленную за зиму соленую и несоленую рыбу, похитили все бочонки с икрой и запасы соли, разнесли сложенные здесь доски и разломали специальные мельницы для размола соли. Один из товарищей Барбаро, предвидя эти убытки, велел закопать глубоко в землю свои бочки с икрой, но и таким образом не спас этого товара: и у него все было похищено (§§ 21 и 27).

Однако в Венеции, откуда исходило основное руководство экономической политикой республики, продолжали считать Тану важнейшим восточным портом, хотя деятельность его бывала порой парализована препятствиями военного характера и серьезной опасностью на морях; приходилось назначать крупные штрафы капитанам и патронам судов 48 за их отказ подвергать себя риску — плыть в Тану. 49 В XV в., несмотря на все трудности плаваний в Тану, венецианцы всячески старались не только отправлять туда ежегодные караваны торговых судов, но и соблюдать связь между прибытием одних галей из Фландрии и отправлением других в Тану, 50 с перегрузкой всевозможных «фландрских товаров» (сукна, янтарь и др.) в Венеции. Чтобы лучше воспользоваться каждой «мудой» 51 в Тану, туда направляли торговые галеи лишь значительного тоннажа (не менее 150 тонн). 52

Небольшой город, который представляла собой Тана в XV в., был, надо полагать, полностью венецианским, тогда как раньше, [44] во всяком случае до разгрома, учиненного Тимуром в 1395 г., территория, отведенная для венецианцев, была лишь «кварталом» в окружавшем его местном (половецко-татарском) поселении, наподобие Астрахани в устье Волги. Повторяем, что город был несомненно невелик, но имел и свою администрацию, и ремесло, и торговлю, и, как всегда в подобных колониях, несколько пестрое население. К сожалению, насколько известно, не сохранилось устава Таны; но, возможно, его как особого документа, подобного, например, большому уставу 1449 г. 53 для генуэзских колоний в Крыму, и не было, а правила городской жизни устанавливались решениями сената 54 и договорами с татарами об основании и ряде возобновлений колонии на Дону.

Несколько черт административного устройства небольшой части Таны XV в. отражены в упомянутом уставе 1449 г. В его заключительных статьях помещены некоторые правила о генуэзских станциях, подчиненных Каффе; все они, конечно, находились на Черном море. Это Солдайя, Чембало, Трапезунд, Коппа или Копарий (около кубанских устий), Тана, Синоп, Севастополь, Самастро. В статьях о Тане, сказано о жалованьи (salarium) консула, об избрании двух массариев (финансовые контролеры), о жалованьи писцу (scriba), переводчику (interpres), двум служителям (servientes), о деньгах на ремонт стен; о финансовой базе колонии — ее составляли доходы от торговой пошлины (comerchium) в размере 1 % с ввозимых и вывозимых товаров, от остальных налогов (cabelle), от арендной платы за земельные участки (terraticum comunis), от различных штрафов (condemnationes). Массарии вели книгу для записи прихода и расхода (introitus et exitus) этих средств. 55

Правила, зафиксированные в середине XV в. для генуэзцев в их колонии в Тане, соблюдались — едва ли с большими отклонениями и отличиями — и в венецианской части Таны.

В венецианскую Тану периодически назначался консул, хотя, как видно по документам, в XV в. ему уже не всегда удавалось сразу попасть туда, и он надолго задерживался то в Константинополе, то даже неподалеку — в Каффе. 56 Консул в Тане, возможно, обладал фактически даже большей властью, чем в других колониях, будучи здесь поставлен лицом к лицу с татарами, с турками, с племенами Предкавказья, сохраняя колонию, [45] временами отрезанную от родины и имеющую поблизости лишь почти всегда враждебную генуэзскую Каффу.

В помощь консулу, как и в других (и не венецианских) колониях, избирался совет 12-ти; были у него помощники по финансовой части; составлением документов занимались секретарь-нотарий и писец. Консула всегда сопровождал переводчик, а в торжественных случаях ему предшествовал жезлоносец (bastoniere), о котором случайно, описывая поднесение подарков татарскому царевичу, упомянул Барбаро (§ 17). Вместе с консулом из Венеции отправляли в Тану отряд наемных арбалетчиков или балистариев.

Кроме обычных административных и судебных обязанностей, консул должен был хорошо разбираться в делах татарских ханов, враждовавших друг с другом и постоянно менявшихся: надо было платить им взносы за землю в Тане, так называемый «terraticum» или «teradego», и не ошибаться, кому именно его платить. В 1428 г. хан Улуг Мехмед потребовал с только что приехавшего в Тану нового консула уплаты «terraticum» и подарков. 57 Хан не стал ждать решения консула и совета 12-ти, но просто задержал двух венецианских купцов — Фому Корнера и Филиппа Марчелло — и принудил их заплатить ему 9500 безантов в счет взноса. Узнав об этом, сенат постановил возместить обоим купцам уплаченные ими деньги и приказал консулу собрать одну треть нужной суммы с владельцев домов в Тане, а две трети — с купцов, там торгующих. 58

По документам нельзя составить полный список консулов Таны; 59 отметим только, что в колониях на Черном море в XV в. часто встречалась фамилия Дьедо. При Барбаро в Тану было избрано три консула этой фамилии — Арсеньо (в 1436 г.), Марко (в 1438 г.) и еще раз Марко (в 1448 г.); в те же годы Франческо Дьедо был консулом в Маврокастро. В рассказе о своих беседах в Тане с татарским послом, вернувшимся и» Китая, Барбаро упомянул Никколo Дьедо, одного из старых обитателей Таны, который прошел по городской площади мимо беседующих. 60 Сам Барбаро, через несколько лет после возвращения из Таны, был избран туда консулом; однако, сначала согласившись с этим избранием, он все же не поехал в Тану, 61 и вместо него через год был послан Никколo Контарини. 62 [46]

На площади города 63 располагались мастерские и лавки. По сохранившимся в памяти впечатлениям Барбаро описывает разыгравшуюся здесь оживленную сценку, типичную для Таны, — ее быт едва ли отразился бы где-либо, не будь записок венецианца. Он сидел в лавке, где изготовлялись и продавались стрелы, и разговорился с купцом-татарином, торговцем цитварным семенем (оно в массовом количестве вывозилось именно из приазовских степей). Услышав от окружающих, что неподалеку появился отряд черкесов, нередко грабивших городских жителей, оба — и купец, и Барбаро, смелый и тогда еще молодой, — решили, набрав человек 40 вооруженных людей, выехать за стены (что и было разрешено консулом) и напасть на черкесов. Эта опасная, но обычная в тех местах «забава» была осуществлена: черкесы были частью перебиты, частью бежали, нападавшие вернулись невредимыми (§ 29).

Хотя такие зарисовки интересны и неожиданно колоритны, но они слишком отрывочны: они способны дополнить картину, но не создать ее. А для полной картины у Барбаро не хватает характеристики населения Таны. О людях в Тане можно судить только по случайным о них упоминаниям.

Значительную группу здесь составляли, конечно, венецианские купцы со своей венецианской администрацией во главе; многие из них подолгу (как и сам Барбаро) жили в Тане 64 и, по-видимому, сплачивались в некое купеческое сообщество; Барбаро нередко говорит: «мы купцы» (nui mercadanti), как бы выражая мысль об общих интересах всех этих людей. С венецианскими купцами в ряде случаев могли быть связаны и купцы татарские, допускаемые в венецианскую Тану. Вообще среди населения города было, надо думать, немало татар; их Барбаро определяет как «городских» (tartan della terra), т. е., в противоположность степным кочевникам, имеющих разрешение проживать в Тане. Они в какой-то мере сжились с венецианцами, которые в большинстве случаев могли говорить по-татарски. Барбаро они даже называли понятным им именем «Юсуф» (§ 40).

О трудящихся по рассказу Барбаро можно только догадываться: это были, конечно, мелкие ремесленники, одного из которых (специалиста по стрелам) Барбаро назвал мимоходом. Были, несомненно и другие; их работа, связанная с бытом населения, с морским и речным флотом, с надобностью всегда иметь при себе оружие и т. п., была особенно необходима в таком [47] изолированном, оторванном даже от крымского побережья городке. О работниках сельского хозяйства речи нет вовсе: возможно, что небольшое население Таны питалось преимущественно привозными продуктами, например из недалеко расположенной — по-видимому, на Кубани — страны «Кремук», об изобилии хлеба, мяса и меда в которой писал Барбаро (§ 42). Действительно, едва ли жители Таны, сидевшие за крепостными стенами, часто с запертыми воротами, всегда готовые к осаде со стороны степи, могли иметь поля и огороды за стенами, а если и имели их, то, надо думать, не всегда могли собрать плоды своих трудов. Один из видов работы простого населения составляла рыбная ловля, причем практиковался наемный труд, как было на пескьерах Барбаро и других купцов. По одному случаю, о котором рассказал Барбаро (§ 10), видно, что в Тане можно было нанять десятки людей (у Барбаро это 120 землекопов — вероятно, люди местного происхождения), которым платили по три дуката в месяц.

Были в Тане и люди, приехавшие из Венеции, — постоянно сменявшиеся наемные арбалетчики, слуги состоятельных венецианцев, духовные лица, случайно попавшие сюда ремесленники. В Тану специально направлялись врач со слугами и цырюльник. 65 Несомненно было некоторое количество рабов в личном услужении у состоятельных лиц, но большее число рабов лишь проходило через Тану, где их продавали перед отправкой морем в Константинополь и другие города Средиземноморья. 66

Все население Таны, неопределимое численно, было, конечно, невелико. Едва ли много насчитывалось и представителей трудящихся; в условиях жизни небольшого разноплеменного поселения они не могли образовать сколько-нибудь сплоченные группы; здесь не было заметно и следа каких-либо социальных, хотя бы спорадических движений, которые не раз (особенно в XV в.) проявлялись в Каффе и даже беспокоили правительство в Генуе.

Барбаро, как и все итальянцы, либо подолгу жившие в Тане, либо временами посещавшие ее, не только вообще представлял себе окружающую татарскую Орду, но и хорошо знал ее. Среди татар этот «Иосафат», житель Таны, был известным многим из них «Юсуфом», говорившим на их языке. Как о самом обычном деле, пишет Барбаро о своих поездках в Орду, куда он отправлялся верхом на коне (§ 33), когда в степи налаживалась мирная обстановка. В Орде он наблюдал своеобразную для глаз итальянца-горожанина жизнь кочевников и особенно отметил любопытный и малоизвестный факт: земледелие у татар, их весьма богатые урожаи, изобилие продаваемого ими зерна (§ 35). Быть [48] может, это явление не было повсеместным, не стало широко распространенным, но — наблюдаемое у кочевников — оно казалось необычайным, удивительным и даже неправдоподобным («Кто, кроме очевидца, мог бы рассказать!» — восклицает обычно сдержанный автор). Контарини, видевший степи лишь проездом и ничего не знавший о землепашестве у татар, пишет, что татары вовсе не представляют себе, что такое хлеб, разве только и видели его те, кому довелось побывать в Москве. Важно, что сообщение Барбаро объясняет смысл с первого взгляда как будто малопонятных слов, брошенных Пеголотти в его обширном трактате: здесь автор как раз утверждает, что в Каффе зерно закупалось не только у генуэзцев, но и непосредственно у татар. 67

Интересное и необычное зрелище для людей из Западной Европы XV в. представляли переправы татар — с семьями, имуществом, телегами, лошадьми и окотом — через реки, особенно реки такой ширины, как нижний Дон, как Волга. 68 Об этих переправах целых толп народа для XV в. имеется достаточно сведений, но Барбаро, при всей краткости, описал это лучше других (§ 37 ). 69 Он был свидетелем того, как хан Кичик Мехмед переправлялся через Дон (el fiume de la Tana) со всей массой своего народа (con tutto el numero de popolo), и наблюдал подобную переправу, возможно, не один раз, но все же заметил, что «и поверить этому трудно, и видеть это поразительно». Он сообщил, что реку переплывали при помощи плотов и фашин из камыша, но усилил эффект своего рассказа, изобразив картину последствий такой переправы: по реке было невозможно двигаться из-за огромного количества плывущих плотов и фашин, а берега были ими просто завалены. Жители Таны, надо думать, не могли без страха следить, как вблизи от их города, — причем, по словам Барбаро, без всякой суеты и шума, — двигалась всегда внушающая опасения орда, преодолевая ширь реки с такой уверенностью и спокойствием, будто люди шли по земле. Можно себе представить, какое впечатление производил рассказ об этом в Венеции, хотя сами венецианцы — даже не покидая своего города — тоже умели передвигаться по воде, как по земле.

Естественно, что Барбаро всегда интересовался торговлей и ее деятелями. Он отметил, что в татарском «войске» (т. е. в [49] передвигающейся орде) всегда были купцы, либо торговавшие в степях, среди татар, либо следовавшие степными путями в иные страны (§ 31). Ради безопасности, делая большие переходы по пустынным местам, купцы старались соединяться в группы или примыкать к многолюдным караванам. Когда Барбаро уехал из Персии на Кавказ, намереваясь идти в дальнейшем через Татарию, среди его спутников было много купцов из татар (§ 39). Особой и весьма значительной для татар была торговля лошадьми и верблюдами, а также отборными быками и курдючными баранами, причем торговали животными не на месте, а перегоняли их на огромные расстояния (§ 34) — в Персию и в Россию, в Польшу и в Трансильванию. Барбаро видел, находясь в Тане, проход этих покрывавших всю степь табунов и стад и наблюдал их появление в Персии, где их распродавали.

Выступала в повествовании Барбаро и внутренняя жизнь татарской орды: он рассказал о мусульманстве татар, особо отметил скрыто существовавший в их среде шаманизм, остановился на их несложной судебной практике и на поразившем его (как в приазовских степях, так и у прикаспийских туркменских племен) зрелище людей, которые по очереди с коленопреклонениями приближались, откинув в сторону оружие, к шатру повелителя, а он выслушивал их разнообразные просьбы.

Некоторые описания Барбаро перекликаются со сведениями, полученными на два столетия раньше, чем писал наш автор, — в сочинениях Плано Карпини и Рубрука. В обычаях, укладе жизни татар не происходило резких перемен, и как в XIII в. Плано Карпини и Рубрук, так и в XV в. Барбаро (и Контарини) в общем одинаково писали об устройстве и перевозке татарских жилищ, 70 об оружии, о пище, об одежде и о многом другом. Свидетельства Барбаро, однако, имеют свою особую ценность: они точны хронологически, так как отражают окружение Таны за ряд лет, которые прожил там автор. Его известия имеют характер более обстоятельной осведомленности по сравнению с данными других очевидцев из-за того именно, что он долго находился рядом с татарами и длительно их наблюдал, живя порой общей с ними жизнью, а другие писали только о том, что успели заметить проездом. Благодаря источникам, осветившим разные периоды существования знаменитой венецианской колониальной периферии в различных ее пунктах, мы знаем — в общих, конечно, чертах — историю Таны. Но благодаря записям Иосафата Барбаро мы имеем редкую и интереснейшую картину жизни малого, однако единственного в своем роде городка-фактории, причем жизни, показанной с тех ее сторон, которые обычно не сохраняются в истории, особенно если речь идет о самом отдаленном захолустье того Средиземноморья, в пределах которого в иных [50] местах жило и действовало так много наиболее блистательных средневековых городов.

В состоянии торговли, связанной с Таной, различаются два периода: первый—до разрушения Таны Тимуром в 1395 г., второй — до взятия Константинополя турками в 1453 г. Последние годы, когда проливы целиком принадлежали туркам, и для генуэзцев в Каффе, и для венецианцев в Тане были не более чем только доживанием. В Каффе оно закончилось в 1475 г., а в Тане, надо думать, раньше, так как в 1463 г. началась война Венеции с Мухаммедом II. Отчетливых сведений о конце Таны нет. 71

В зависимости от характера этих двух периодов менялся и состав товаров, и масштаб торговли.

Для первого периода, т. е. для XIV в., достоверным источником является трактат Франческо Бальдуччи Пеголотти, где Тане уделено немало внимания, 72 и откуда можно почерпнуть перечисление проходивших через нее товаров. Прежде всего, надо напомнить, что Пеголотти, знаток международной торговли своего времени, связывает Тану с громаднейшим из средневековых торговых путей — с путем в Китай. 73 Путь Тана — Ханбалык подтверждает важность географического положения Таны, как наиболее выдвинутого на восток, начального для европейцев пункта сухопутного направления в страны Поволжья, Средней Азии, Китая, Индии. Пеголотти заявлял, что этот путь на всем его протяжении «вполне безопасен как днем, так и ночью» (il cammino d'andare della Tana al Cattaio e sicurissimo e di di e di notte), но все же советовал пускаться по нему отрядами не менее чем по 60 человек: тогда, успокаивал он, идти можно так же уверенно, «как по собственному дому» (anderebbe bene sicuro come per casa sua).

Тана была важнейшим транзитным портом; в ней самой не было и не могло быть никакого крупного производства. Особенным местным товаром была прекрасная и широко прославленная икра; 74 лучшая рыба добывалась либо на Дону, либо [51] привозилась с Волги и с Каспийского моря, как отмечено у Пеголотти. 75 В специальном отделе о Тане 76 Пеголотти не указывает, откуда именно поступали туда товары: с востока или с севера, чтобы препровождаться в Константинополь и в Италию, или с запада — из Константинополя, с Крита (например, лучшие вина), из Италии, — чтобы отправляться на Волгу и далее на восток. Он кратко сообщает об этих товарах, что они «продаются» 77 или же их «дают». 78

Ценно перечисление товаров, прибывавших в Тану и сухим, и морским путями: металлы — железо, олово, медь; специи — перец, имбирь, шафран; материалы для украшений — золото, жемчуг, янтарь; дорогие материи — шелка, парчи; хлопок, полотно, холсты; кожи, воск, вина; пшеница, рожь и другие злаки (biadi); разное продовольствие — рыба, икра, сало, сыр, растительное масло, мед; пушнина — меха соболя, горностая, куницы, ласки, лисы, рыси, белки. 79

В подробно разработанной части трактата Пеголотти, касающейся товаров, которые приходили в Венецию с Востока и отправлялись туда из Венеции, особенно тщательно даны сведения о товарах, циркулировавших между Венецией и Таной, о соответствии между мерами (веса, длины и т. п.), принятыми в каждом из этих городов, о валюте в разных местах, о стоимости доставки товаров на венецианских вооруженных торговых галеях («con galee armate», в противоположность «con navilio disarmato») 80 как из Венеции в Тану, так и из Таны в Венецию. 81 В перечисление вошли главным образом группы ходких товаров, всего 15 наименований. 82 Пеголотти назвал следующие товары, направлявшиеся из Венеции в Тану: сукна толстые и серые, холсты, сукна тонкие, полотна тонкие, медь и олово; товары, доставлявшиеся из Таны в Венецию: воск, меха, специи «крупные» и «тонкие»; среди [52] поcледних — сандаловое дерево (краситель), мускатный цвет и мускатный орех (ароматическая приправа), кубеба (лекарственное средство). Этот список, однако, не заключает самых обыкновенных вещей: в нем не названы кожи, соленая рыба, мед и т. п.; однако кожи рогатого скота и лошадей (cuoia di bue, di cavalli), и мед (mele), и рыба (schienali), и многое другое перечислены в общем списке товаров, проходивших в разных направлениях через Тану, о чем шла речь выше.

Трактат Пеголотти дает возможность представить себе, как был организован вывоз зерна (biado) из степей Приазовья. Центром этой отдельной и весьма развитой отрасли торговли была Тана, но погрузка зерна — для максимального сокращения доставки его к морскому берегу — совершалась в ряде портов 83 вокруг Таны, причем погрузка производилась даже при неблагоприятных свойствах этих портов. Хлеб вывозился с обеих, так сказать, сторон от Таны: в портах, расположенных к западу, «в сторону Газарии», т. е. Крыма (dalla banda di Gazeria), и к востоку, точнее — к югу, «в сторону Зихии», т. е. Прикубанья (dalla banda di Zecchia).

Ближайшим портом от Таны в сторону Крыма был Порто Пизано (Porto Pisano), 84 где корабли вместительностью в две тысячи модиев (moggia) останавливались на расстоянии пяти миль от берега, а меньшие суда (minuti navili) подходили ближе, в зависимости от их величины. Следующий порт — Кобарди (Соbardi) — не мог принять никакого судна у берега: все они останавливались на расстоянии десяти миль; два порта — Лобуосом (Lobuosom) и Иполи (Ipoli)—позволяли судам приблизиться к берегу не более чем на пять миль. Пятым портом был Воспро (Vospero) — Керчь, уже на выходе из Азовского моря. Здесь кончалась сфера влияния венецианцев из Таны; дальнейшим портом названа генуэзская Каффа.

Из Прикубанья («в сторону Зихии») зерно грузили в портах Бальзимаки (Balzimachi) и Таро (Таго), где суда подходили на расстояние трех миль от берега, и в порту Иль Пеше (il Pesce), где таким расстоянием были пять миль. Последний порт на этом побережье — порт св. Георгия — был вообще неудобен (e rео porto), и в нем погрузки не производили.

Большинство приведенных названий можно сверить по итальянским портоланам, если они охватывают и берега Азовского моря. В некоторых случаях на портоланах бывает, несомненно, лучшее написание. Например, на портолане Бенинказы (1474 г.) можно найти следующие улучшенные, на наш взгляд, названия: вместо «Balzimachi» читается «Bacinachi», что перекликается [53] с греческим написанием слова «печенеги» — PatVinakoi; 85 вместо «Таrо» следует читать «Faro», что значит маяк (у Бенинказы «Far magno», «Far parvo»).

В связи с вывозом хлеба с берегов Азовского моря надо отметить следующее: у Пеголотти, описавшего порты вокруг Таны, есть уже рассуждения о лучших сортах пшеницы из Родосто и с берегов Черного моря — из Каффы, Анхиала, Монкастро, Варны и всей Болгарии («Zaorra» — Загора), Везины и Синополя. 86 В этом списке нет ни слова о зерне, которое вывозилось из мелких портов около Таны; возможно, что оно было более низкого качества.

Отличительной особенностью Таны, как единственного в своем роде транзитного, концентрирующего товары пункта, была оживленная и непрерывная (в XIV—XV вв.) работорговля. Освещая эту тему, нельзя не назвать имени бельгийского историка Шарля Верлиндена, автора многочисленных работ о торговле рабами преимущественно по берегам Восточного Средиземноморья (особенно по берегам Северного Причерноморья и Приазовья). В трудах Верлиндена анализирована торговля людьми в Тане, а также в Константинополе, на Крите и на Хиосе (эти три пункта были станциями на пути перевозки рабов). Автор сделал это с большой тщательностью, опираясь на прекрасный источник — десятки, а то и сотни нотариальных актов, в большинстве своем неизданных, фиксировавших каждую куплю-продажу человека с указанием его национальности и имени, пола и возраста, имен заключающих сделку лиц и цены продаваемых раба или рабыни. Верлинден составил регесты для одной из подобных групп документов 87 и проследил, представителей каких национальностей и племен продавали в рабство в Тане. Таким образом установлено, 88 что через Тану в Венецию продавались татары (и в XIV, и в XV вв.), 89 греки (только в XIV в.), [54] кавказцы — черкесы, зихи, абхазы, мингрелы (в XV в.), русские 90 и болгары (в XV в.).

Каждым отдельным актом скреплялась сделка (купля-продажа), объектом которой являлось одно подневольное лицо (иногда это была мать с ребенком). Неясно, таким же ли способом производились и массовые закупки молодых мужчин для комплектования войск в Египте; ежегодно в Александрию отправляли целые корабли с живым грузом из Таны и Каффы. Большую роль в операциях по скупке людей, их доставке в Тану и продаже — либо группами для египетских султанов, либо поодиночке в Венецию — играли перекупщики. Они продавали отдельных рабов и рабынь преимущественно купцам, приезжавшим за товаром в Тану (а купцы часто приобретали рабов по заказу определенных лиц в Венеции), и морякам — «патронам» (т. е. капитанам) кораблей, приходивших в Тану в определенное время года. Поэтому торговля людьми оживлялась к срокам прибытия караванов торговых судов из Италии. В одном из документов записано, что продавец раба обязывается держать его на свой страх и риск (omni suo risicho et periculo) у себя дома вплоть до отхода из Таны тех кораблей, которые там еще только ожидаются (hinc ad recessum nostrarum galearum de Romania proxime applicaturarum in Tana). 91 Делом скупки людей занимались и священники (они часто бывали нотариями); в одном из документов, составленных в Тане, говорится о поручении, данном венецианцем из рода Соранцо трем жителям Таны (один из них был из рода Контарини), — потребовать с местного священника 800 аспров, взятых им для скупки рабынь (pro accaparando aliquas sclavas). Неизвестно, было ли выполнено поручение Соранцо, так как священник — по-видимому, с деньгами — бежал из Таны. 92

Торговля людьми была весьма прибыльной, она приносила гораздо больший доход, чем торговля иными товарами; но она была сопряжена с немалыми трудностями. Не все рабы переносили плавание, некоторые умирали. Не всех удавалось доставить по назначению — за судами, перевозившими невольников, охотились пираты (чаще других это бывали каталонцы), плававшие в Средиземном море в погоне за торговыми караванами, захватывавшие корабли с рабами для продажи их на африканских рынках и в Испании. Опасно было увозить в рабство татар и вообще мусульман: из Орды мстили за это жителям Таны и Каффы. [55]

Когда после падения Константинополя венецианцы поспешили заключить мир с турками (по договору от 15 января 1454 г.), то было строжайшим образом запрещено перевозить в Венецию рабов-мусульман, 93 что венецианцы тем не менее продолжали делать. Вообще вся торговля рабами производилась тайно. О ней не полагалось упоминать ни в записях нарративного характера, ни в трактатах о торговле. Она выступала лишь в специальных документах (акты о продаже рабов, отметки в торговых книгах). Поэтому, надо думать, Барбаро не определил профессии своего спутника по Мингрелии, который грубо, именно как работорговец, обращался с местными жителями. 94

В отношении работорговли, проводившейся венецианцами с достаточной интенсивностью (хотя в этом позорном деле им не уступали, а скорее даже превосходили их генуэзцы из Каффы), интересна инструкция 1394 г. 95 Это было секретное послание (que litere dantur in secreto) венецианской администрации, направленное консулам Таны и капитанам галей, совершавших рейсы в Романию. В инструкции указывалось, что рабов, которых обычно называли «головами» — «teste», 96 — надо перевозить «насколько возможно осмотрительно и тайно» (quam cautius et ocultius poteris). Особенную осторожность на венецианских судах предписывалось соблюдать при отправке татар-мусульман (testas Saracenorum et hominum imperii Tartarorum), захваченных либо в Крыму, либо на берегах Азовского моря (in partibus Gazarie et maris Tane) и пересылавшихся в Малую Азию, ik туркам. Венецианское правительство требовало, чтобы при всех действиях с рабами его подданные старались избегать каких-либо конфликтов (scandala) и всячески соблюдали наибольшие выгоды венецианских купцов (nimia nostrorum utilitas). Однако есть документы, свидетельствующие даже о своеобразной легализации торговли рабами. Например, венецианский сенат, констатируя в своем постановлении, что корабли из Константинополя и из Таны привозили в Венецию значительное количество рабов, нашел нужным урегулировать оплату их доставки и определить стоимость их питания в пути; поэтому в решении сената назначались следующие нормы:, владелец рабов был обязан уплатить капитану за каждого раба по 4.5 дуката за провоз и ту же сумму за питание, если рабов везли из Таны. Обе суммы уменьшались на один дукат, если рабов везли из Константинополя. 97 А рабов везли иногда сотнями: [56] в 1427 г. сенат дал разрешение на высадку в Истрии 400 человек рабов обоего пола, привезенных из Таны. 98 В 1444 г. была подана жалоба в Геную относительно того, что в порту Хиоса генуэзцы напали на венецианский корабль, который шел из Крыма на Крит через Хиос, имея на борту 95 рабов обоего пола, и захватили их. 99 Бывали годы, когда на рынок поступало особенно много рабов. Таким был 1430 г., что и отмечено в одной из венецианских торговых книг («mastro» купца Андрея Барбариго за 1430—1444 гг.): «в тот год была большая продажа рабов» (е quel ano cо gran merce de teste). 100

Несколько раз упоминал о рабах и Барбаро. Он передал рассказ одной татарки, несомненно рабыни, жившей в Каире и научившей некоего Гульбедина, где и как искать клад около Таны (§ 8). В рассказе о францисканце, который массами ловил и продавал куропаток, указывается, что на вырученные деньги в Тане им был куплен мальчик-черкес (§ 20). Сам Барбаро имел в Венеции раба, который служил ему до смерти и назван в завещании одним из наследников. 101 Знакомец Барбаро, знатный татарин Эдельмуг, привез ему в подарок восемь русских пленников (teste), захваченных татарами при набеге на русские земли (§ 38). Один раз случилось, что Барбаро удалось освободить и отправить на родину двух рабов-татар из Таны, попавших в Венецию (§ 40).

Свидетельством оживленных торговых связей в Тане XIV в., постоянных контактов между купцами различных стран и общей экономической значительности этой итальянской колонии является факт существования здесь монетного двора (zecca). Подобное учреждение могло функционировать только в центре крупной торговли. Средневековая итальянская цекка обычно отдавалась местным правительством на откуп частным лицам, которые и чеканили монету (посредством вдавливания гравированных штемпелей) из металла заказчиков. Пеголотти, как правило, отмечал в своей «Практике торговли» сравнительную ценность валюты разных мест 102 и писал о работе монетных дворов. Он уделил немалое внимание цеккам ряда крупных итальянских городов, касаясь даже оплаты труда отдельных специалистов монетного дела. 103 Он особо остановился и на цекках тех заморских городов, где итальянские купцы нуждались в той или иной [57] специальной местной валюте. 104 В сообщении о цекках в Фамагусте Пеголотти отчетливо указал на монетный двор кипрского короля (la zecca del re di Cipri) и на другой монетный двор, который был на откупе (la zecca in appalto). В Тебризе отмечался монетный двор шаха, «синьора» (la zecca del signore), а в Тане назван монетный двор без определения, т. е. обычная отданная на откуп цекка.

В Тане в качестве весовой единицы был принят сомм (sommo), или сум (sumo), — слиток серебра (verga d'argento) определенного веса (45 saggi) и постоянного содержания чистого серебра (lega d'once 11 e denari 17 d'ariente fine per libbra). Эти слитки, сданные на монетный двор, взвешивали и чеканили из них серебряную монету — аспры. Из одного сомма получалось 202 аспра, но заказчику выдавали только 190 аспров, остальные 12 аспров удерживались на оплату труда и в доход (guadagno) цекки.

Кроме серебряных аспров, в Тане была в ходу мелкая медная монета «folleri» (= 1/16 аспра); про нее Пеголотти записал, что, она не употреблялась при торговых сделках (in pegamento di mercatantia), но служила исключительно для бытовых покупок на базаре: «овощей и других мелких предметов» (solamente in erbe е cose minute). 105

Сравнение сомма и аспра с венецианской валютой таково: 1 сомм = 4.2—4.5 дуката; 1 дукат = 42—45 аспров. 106

Второй период торговли в Тане относится ко времени после разгрома, причиненного ей Тимуром (1395 г.). Тана долго восстанавливалась, но, возродившись — какой она была при Барбаро, — уже не смогла вернуть прежнего размаха торговой деятельности: Тимур нанес тяжелый удар по Астрахани и Сараю, всегда находившимся в тесных торговых контактах с Таной, и резко пресек торговлю этих мест с Востоком. Барбаро кратко, но ясно подчеркнул это решающее изменение, когда писал о специях, которые перестали поступать из Астрахани в Тану и поток которых оказался направленным в сторону портов сирийского побережья (§ 52). Тем не менее и в XV в. венецианские галеи посещали Тану; меха и кожи, мед и воск, рыба и икра, хлеб и рабы — все это продолжало перевозиться главным образом в Константинополь, а частично и далее, вплоть до Венеции, несмотря на неуклонно возраставшие трудности морских передвижений в связи с военными действиями турок. [58]

Центром восточного Средиземноморья оставался, конечно, Константинополь — город незамиравшей торговли, несмотря на явно нависшую над ним опасность. Свидетельством неустанно работавшего экономического пульса обреченной византийской столицы служит один редкостный источник, сохранившийся до нашего времени полностью и недавно изданный. Это счетная книга венецианского патриция и купца Джакомо Бадоэра, которую он вел в течение 3,5 лет (с сентября 1436 г. по февраль 1440 г.) в Константинополе. В предисловии к изданию книги Бадоэра отмечено, что именно экономическая жизнь Константинополя и итальянских колоний Северного Причерноморья до сих пор весьма слабо освещена (e finora oscurissima) из-за гибели огромной массы относящихся к торговле документов; поэтому на фоне непоправимой скудости этого рода источников особенно ценна и значительна счетная книга Бадоэра, подробно отразившая торговлю венецианцев в Константинополе и касающаяся, естественно, неотрывных от него итальянских колоний на «Великом» и «Забакском» морях. Эта книга, пишет автор предисловия Джузеппе Туччи, «выводит из забвения вереницу персонажей, движущихся и встречающихся друг с другом в ежедневном переплетении различных торговых сделок». 107 Обнаружились на страницах с сухими коммерческими записями и некоторые имена купцов, упомянутые в записках Барбаро, в рассказе о затеянных семью венецианцами в Тане раскопках на холме Контебе. 108 Бадоэр внес в свою книгу 109 отметки о сделках трех купцов — товарищей Барбаро. Соболями (zebellini), которые привозились с севера именно в Тану, торговал Бартоломео Россо, живший в своем доме в Тане (там как раз, по словам Барбаро, бывали собрания купцов — nui mercadanti). С ним в этом деле были связаны еще два танские купца: Катарин Контарини и Франческо — или Франко — Корнер. Последний кроме того занимался торговлей икрой из Таны, причем особого, по-видимому лучшего сорта, который определен так: «chaviari teneri de la Tana». Назван и брат Франческо — Якобо Корнер, также упомянутый у Барбаро. Неоднократно в книге пишется о морской связи с Таной (viazzo de la Tana). Таким образом, неожиданно перекликаются и сопоставляются два совершенно различных по своей теме источника; в памятнике, носящем «скучное» название счетной купеческой книги, неожиданно всплывают образы рядовых людей с такой окраины, как Тана.

На примере Барбаро видно, что венецианские купцы, приезжающие в Тану, не полагались только на экспорт стекавшихся туда товаров, так как их вывоз по морю утратил точный, [59] регулярный ритм прежних времен. Купцы занялись доходным рыбным промыслом здесь же, на Дону, укрепили связи с местными татарскими купцами и с Сараем как ключом к волжскому пути на север; некоторые продолжали добывать — вероятно, частными способами — драгоценные камни, привозившиеся отдельными людьми.

Венецианцы до конца всячески стремились сохранить Тану, но, как и генуэзцам в отношении их Каффы, им это становилось все труднее и труднее. Перед падением византийской столицы многие купцы, в том числе и Барбаро, закончили свои дела в Причерноморье, чтобы никогда сюда не возвращаться.

Для того чтобы представить себе Тану в ее чрезвычайной, исключительной по тем временам отдаленности, надо наглядно прочертить путь, который надлежало совершить, — а порой претерпеть максимальные трудности, — чтобы, преодолев все, попасть в этот подлинный форпост венецианской колониальной экспансии.

В нашем распоряжении есть описание морского пути из Венеции именно в Тану (Iter a civitate Venetiarum usque ad Tanaim sive Tanam), причем как раз в XV в. 110

Вот через какие приморские пункты пролегал этот путь, следуя сначала по так называемой Нижней Романии (Romania bassa), затем по Верхней Романии (Romania alta) и, наконец, по Черному и Азовскому морям: Венеция, Пола, побережья иллирийское и албанское, пролив около острова Корфу, острова Левкас, Кефалония, Закинф или Дзанте, мимо Коринфского залива и вдоль берегов Пелопоннеса, Кьяренца, Модон и Корон, мыс Малея, 111 остров Китира или Чериго. В Эгейском море или Архипелаге пути расходились — один в Сирию и Египет, другой в Константинополь. Плывущие 'в Константинополь шли вдоль западных берегов Пелопоннеса — минуя Монемвасию (Мальвазия), Навплию (Неаполь в Романии), Негропонт, через Киклады 112 без захода в Салоники; остров Лемнос (откуда идут к Лесбосу, Хиосу и к малоазийскому берегу), остров Тенедос (здесь отмечена находящаяся на материке Троя — Илион), Геллеспонт и Константинополь (sacratissima urbs), а против него Пера (она же Галата) — «civitas politica valde». Затем вход в Черное море (Maurum mare), по которому шли вдоль берега Малой Азии до Гераклеи (Penterach). 113 После пересечения Черного моря [60] двигались вдоль южного побережья Таврики, где лежали «земли Готов» (Gothorum terre), далее Каффа (ingens urbs Caffa), и мимо «Татарских земель» до входа в «Забакское море» (mare de it Calbach). К востоку в этом море — Черкесия, а к северу — «знаменитая река» (famosus amnis): Тен (Ten) по-татарски или Танаис (Tanays) по-итальянски («по-нашему»). И, наконец, войдя в реку, корабли приставали к Тане (pagus Tane), «куда купцы разных стран свозят товары».

Йорга датировал этот текст 1404—1407 гг. Быть может, следовало бы предположить несколько более позднюю дату, потому что Тана едва ли могла быть центром большой торговли спустя всего 10—12 лет после разгрома ее войсками Тимура (1395 г.); ее восстановление шло медленно.

Автор описания пути в Тану был либо венецианцем, либо падуанцем, либо вообще жителем северо-восточных областей Италии; это предположительный вывод на основании сравнения Гераклеи Понтийской с одним из многочисленных итальянских замков, а именно с замком Монтселиче (Mentis silicis castrum), находящимся в 20 км к юго-востоку от Падуи.

Описанный путь венецианцы делили на три отрезка, и не только потому, что они различали две Романии и особый район Черного моря, но и практически, по ценам перевозок грузов на судах, плававших в Тану. «Nolo», «nabula», 114 т. е. оплата провоза товаров (фрахт) на этих дистанциях морского пути была разная и взималась в разной валюте: 1) Венеция — Негропонт — 130 солидов на 1 венецианский дукат стоимости товара; Негропонт — Константинополь — 90 каратов на 1 дукат; 3) Константинополь — Тана — 60 аспров на 1 дукат. 115

В связи с приведенным описанием самого длинного морского пути в восточном Средиземноморье интересно перечислить все венецианские торговые станции, существовавшие в первой половине XV в. Такой список составлен в деловом документе 1437 г., 116 по которому венецианским купцам запрещалось везти в обе Романии шерстяные и шелковые ткани, если они погружены не в Венеции, а в каком-либо другом итальянском порту. Об этом [61] объявлялось ректорам всех венецианских колоний с приложением их списка; консул Таны, байюл Трапезунда, байюл Константинополя, байюл и советники Негропонта, кастелланы Модона и Корона, байюл и капитан Корфу, дука и советники Крита, вице-консул на Родосе, байюл Кипра, подестa и капитан Навплии.

Такова была сеть венецианских колоний на Леванте с их «ректорами». Среди этих владений были и крупные земли, как Негропонт и Крит; и только порты с малой территорией, как Модон и Корон; и особо важные в политическом и экономическом отношении станции, как Константинополь, Тана, Трапезунд.

В ряд с приведенным списком (1437 г.) венецианских торговых станций на морском пути из Венеции в Романию и на Черное море важно поставить — тоже деловой и реальный — список мест назначения караванов венецианских торговых судов, конечных пунктов их ежегодных плаваний (mude, viagia, viaggi) на восток. Следующее перечисление взято из упомянутой уже счетной книги Джакомо Бадоэра и относится соответственно к 30— 40-м годам XV в. Там названы два направления: одно — в Константинополь и на Черное море (Каффа, Тана, Трапезунд; в связи с последним — Синоп и Симиссо на малоазийском берегу); другое — в Бейрут, на остров Родос, в Александрию. Названы, конечно, и важнейшие в политическом и торговом отношениях, неизбежные на любом из этих путей Крит и Модон с Короном. Кроме того, в связи с константинопольским направлением указаны Родосто и Адрианополь (турецкий с 1362 г.) — ближайшие, т. е. еще дочерноморские хлебные рынки, а в Вифинии — Бруса (турецкая с 1326 г.). 117

Не лишен, конечно, интереса и вопрос о путях к Причерноморью с севера, из Москвы. Однако материал источников об этих путях не богат.

По русским летописям — преимущественно по Троицкой летописи и по Московскому летописному своду — для периода XIV— XV столетий можно определить четыре направления путей из Москвы на юг, причем все они ориентированы на Константинополь: первое — путь «посуху» до Крымского побережья (вероятно до Каффы); второе — путь вниз по Дону до Азова-Таны; третье — путь вниз по Волге до Сарая (затем, вероятно, либо до Тамани, либо по Дону до Азова-Таны); четвертое — путь через Литовские земли и через Киев (вероятно, до Олешья и днепровского лимана).

Перечисленные направления прослеживаются по летописным данным если не с подробностями, то все же ясно. К сожалению, [62] они, кроме одного — вниз по Дону до Таны, — не указывают конечного пункта на суше, т. е. пункта посадки на корабли; поэтому приходится — впрочем, с достаточной вероятностью — лишь предположительно обозначать места, где путники начинали морской путь до Константинополя.

Только один маршрут (по Дону до Таны) получил подробное освещение в записях Игнатия Смолнянина, участника поездки митрополита Пимена и его спутников в Константинополь в 1389 г. В хорошо написанном «Хождении» Игнатия упомянуто много географических названий и отражены не только события путешествия, но и переживания путешествующих. На весь путь от своей столицы до столицы Византийской империи они затратили около трех месяцев: с 13 апреля по 28 июня; первая часть пути от Москвы до Таны потребовала около семи недель: с 13 апреля по 26 мая.

Пути из Москвы на юг, о которых идет речь, существовали несомненно задолго до интересующего нас времени (XIV—XV вв.), и по ним издавна двигались самые различные путешественники. Обычными среди них были купцы с их товарами. Эти люди постоянно странствовали чуть ли не по всем краям известного тогда мира; они не представляли собой сколько-нибудь редкого явления, и поэтому упоминания о них далеко не всегда попадали на страницы записей их современников. Сообщения летописей и названное выше сочинение Игнатия Смолнянина относятся — и для данного времени исключительно — к путешествиям в Константинополь важных духовных лиц с их многочисленной свитой. Цели этих поездок, в силу известной зависимости русской церкви от константинопольского патриарха и состоявшего при нем собора, сводились к поставлениям в митрополиты и в епископы, а также к делам по управлению московской митрополией. 118

Как единичные записаны такие случаи: в 1411 г. в Константинополь из Москвы была отправлена дочь великого князя Василия I Дмитриевича, Анна, 119 невеста царевича Иоанна Палеолога, будущего императора Иоанна VIII (1425—1448). 120 Каких-либо указаний на направление пути, по которому следовала Анна и сопровождавшие ее лица, источники не передают. Также не сохранили они сообщений о пути из Москвы в Константинополь, совершенном в 1398 г. чернецом Родионом Ослябей и тверским протопопом Даниилом, которые везли «сребро милостыню во [63] Царь-город» в качестве помощи от Москвы византийцам, оказавшимся «в оскудении» после осады столицы войском турецкого султана Баязида. 121

Выбор одного из путей на юг зависел от характера отношений между Московским государством и татарами, но не в меньшей степени от общей политической ситуации в степи, где приходилось вступать в «Орду, в места Половечьская, в пределы Татарскыя»! 122 «Замятня», т. е. смута из-за сложных и запутанных отношений между разными татарскими правителями в этих землях, всегда осложняла путешествие по ним. Люди боялись этих областей и шли не иначе, как крупными вооруженными отрядами, выставляя караулы по ночам. 123 Когда в 1377 г. ставший архимандритом Митяй, любимец московского великого князя Дмитрия Ивановича, устремился в Константинополь, чтобы добиться поставления в митрополиты, то его сопровождала толпа приближенных лиц и обслуживающего люда, от архимандритов и митрополичьих бояр до «людей дворовых и слуг пошлых». Летописец определил: «И бысть их полк велик зело». И, тем не менее, Митяй, предводитель этого «полка», на короткое время попал в плен к противнику Дмитрия Донского Мамаю. 124

Путь через степь всегда был рискован и опасен. Сначала пугало безлюдье: «не бе бо видети ни села, ни человека, токмо звери — лоси же и медведи и прочая зверя». Южнее, когда уже встречались татарские «улусы», появлялся страх перед кочевниками: «оттоле нача ныы страх одержати, якo выидохом в землю языка измаильского». Сопротивление татарам было делом нелегким — их было слишком много: «оба-пол Дона реки аки песок». 125

Митрополита Пимена, поездку которого в 1389 г. описал его спутник Игнатий, ожидали, кроме того, особые неприятности в Тане. Еще в 1381 г., когда он возвращался из Константинополя, получив сан митрополита в связи со смертью Митяя, он — под залог грамоты с великокняжеской подписью — занял большую сумму денег у итальянцев и турок: «позаимоваша оною кабалою серебра в долг на имя князя великого у Фряз и Бесермен, в росты». 126 Во время же своего третьего (и последнего) путешествия в Константинополь (в 1389 г.) Пимен был схвачен итальянцами в Тане (неясно, были ли это генуэзцы или [64] венецианцы) и с трудом смог освободиться, удовлетворив своих кредиторов. 127

Более длинным был путь по Волге к Сараю; им, например, воспользовался тот же Пимен, когда вторично (в 1385—1388 гг.) ездил в Константинополь. 128

Через Литву ездили в Константинополь тогда, когда ввиду церковной политики того момента возникала надобность посетить Киев. Этим путем несколько раз ездил митрополит Киприан, 129 объединивший под своей властью митрополии Москвы и Киева.

Всеми указанными выше путями Тана, как и вообще Причерноморье и Приазовье, была связана с Москвой, хотя и через трудный и опасный для переходов заслон татарских степей.

Комментарии

1 Ковалевский. Ист. Азова, стр. 109—174.

2 Особенно интересно обильное количество сведений о жизни Таны в XIV—XV вв., заключенное в ряде постановлений венецианского сената. К сожалению, эти документы использованы нами лишь по регестам, изданным в трех томах французским ученым Фр. Тирье (Тhiriet. Reg.).

3 Thiriet. Reg., doc. 2412, a. 1436, Maii 18.

4 См. определение этой системы, данное еще в VI в. византийским историком Прокопием. Он пишет, что Средиземное море — в широком смысле — есть часть океана, простирающаяся «начиная от Гадейры (т. е. от Кадикса)» (apo Gadeirwn men arxamenh) «до самого Маотийского озера» (eiV authn de thn Maiwthn dihkousa limnhn) (Рrосоp. De bello Vandalico, I, 1, 4, ed. Haury, t. I, p. 308; De bello Gothico, IV, 6, 3—31, ibid., t. II, p. 509—515).

5 MM, III, p. 25—37 (хрисовулл 1169 г. включен в текст хрисовулла императора Исаака II Ангела от 1192 г.); Atti, 28, р. 14—18, 18—23, 413—423.

6 Ant. Lombardo e R. Morozzo della Rocca. Documenti del commercio veneziano nei secoli XI—XIII, t. II. Torino, 1940, p. 478—479, 511, 662 (a. 1206, 1212, 1232).

7 Нимфейский договор был заключен 13 марта, ратифицирован в Генуе 10 июня 1261 г. Греческий текст договора не сохранился. Латинский текст: Liber iurium, I, col. 1345—1350; Atti, 28, p. 791—809; Ius Graeco-Romanum, III, p. 574—582. — Полную справку см.: Fr. Doelger. Regesten der Kaiserurkunden des Ostroemischen Reiches von 1204—1282. Muenchen—Berlin, 1932, № 1890. — См. еще: Скржинская. Генуэзцы, стр. 223—225.

8 Ius Graeco-Romanum, III, p. 578: «Promisit item et convenit, quod non permittet de cetero negotiari inter Maius mare aliquem Latinum, nisi Ianuensem et Pisanum... Quibus Ianuensibus devetum non faciet eundi inter Maius mare et redeundi cum mercibus vel sine mercibus...».

9 Tafel und Thomas. Urkunden zur aelteren Handels- und Staatsgeschichte der Republik Venedig, Bd. III, S. 66—89; MM, III, p. 76—84; Ius Graeco-Romanum, III, p. 582—590.

10 По ходатайству самого венецианского дожа (им был тогда Джованни Соранцо, 1312—1328) трапезундский император Алексей II Комнин (1297—1330) издал в 1319 г. хрисовулл, по которому венецианцы получили разрешение, наряду с уже обосновавшимися в Трапезунде генуэзцами, создать в столице империи свою торговую станцию и пристань (facere scalam, ina poihswntai... thn skalan autwn). См. латинский текст переведенного тогда же с греческого языка хрисовулла Алексея II: Dipl. Ven.-Lev., I, № 7, p. 122—124. — Греческий текст хрисовулла 1319 г. включен в хрисовулл 1364 г.: ММ, III, р. 130—135.

11 Dipl. Ven.-Lev., I, p. 208—209 (a 1327): «... que in mari constituta, caret totaliter vineis atque campis».

12 Thiriet. Reg, doc. 10, a. 1332, Mart. 19—24; doc. 19, a. 1332, Iul. 17.

13 Ibid., doc. 28, a. 1333, Febr. 8. — Полностью текст приводится: Dipl. Ven.-Lev., I, p. 249—253. — Оба издания указывают один и тот же шифр архива (Senate Misti 15, f. 57 v.), но ставят разные даты: у Тирье — 8 февраля 1333 г., в «Дипломатарии» — 9 февраля 1334 г. Мы отдаем предпочтение дате, указанной в регестах Тирье.

14 Dipl. Ven.-Lev., I, doc. 125, а. 1333, р. 243—244: «...dedimus eis in Tana, retro hospitalis ecclesiam usque ad littus Tenis fluvii, locum lutosum, ut habitantes domos hedificent, aplicantesque naves suas in Tanam».

15 Хан Узбек умер в начале 1342 г. См.: Thiriet. Reg., doc. 138 a.1342, Mart. 16.

16 Dipl. Ven.-Lev., I, doc. 135, a. 1342, p. 261—263.

17 Ibid., doc. 161, a. 1345, Iul. 22, p. 300—305.

18 Ibid., I. doc. 167, a. 1347, Dec. 27, p. 311—313.

19 Kretschmayr, II, S. 205—209; Скржинская. Петрарка, стр. 245—266.

20 Война 1350—1355 гг. известна ожесточенным ночным морским боем на Босфоре, у стен Константинополя (13 февраля 1352 г.).

21 Liber iurium, II, doc. 208, col. 617—627.

22 Арабский писатель ал-Калькашанди (ум. в 1419 г.) упомянул, что в 1349 г. в Крыму был правителем Зеин-ад-дин Рамазан. — См.: Тизенгаузен, I, стр. 413, 441-442, 452, Spulег, S. 129.

23 Эмиры, беги или нойоны (соответственные арабский, тюркский и монгольский термины) были в XIII—XIV вв. высшими представителями кочевой или полукочевой военной знати, «хозяевами государства». Они были наместниками в крупнейших областях, подчиненных Золотой Орде, — таких, как Крым, Булгар, Хорезм. См.: Якубовский. Зол. Орда, стр. 268.

24 Thiriet. Reg., doc. 273, a. 1355, Iul. 28; doc. 299, a. 1356, Iul. 7; Dipl. Ven.-Lev., II, doc. 14, 15, a. 1356, О. 24—26, — Заинтересованность татар в том, чтобы венецианцы обосновались в Провато, ясно видна в следующих словах договора, подписанного Рамаданом (Dipl. Ven.-Lev., II, р. 26): ... и мы просим ваших купцов, чтобы они продавали свой товар, сколько смогут больше, именно здесь, чтобы торговля происходила преимущественно в этом месте, а не в другом, и чтобы наше пожелание встретило отклик среди вас» (... е nuy, per nostro amor, pregere li vostri mercadanti, che venda le cosse sue qua, lo piu che pora, azo che la mercadantia se faza piu qua cha altro, chel nostro voler sia meior cum vuy).

25 Венецианцы так и не получили станции в Солдайе, но их суда могли заходить в этот порт и их купцы торговали там с обычной пошлиной (3%) в пользу «господина Солхата» (segnor de Solgati); эти сведения заключены в привилегии от 26 сентября 1358 г., данной венецианцам Кутлуг-Тимуром, преемником Рамадана (Dipl. Ven.-Lev., II, doc. 25, p. 51—52).

26 Thiriet. Reg., doc. 324, a. 1358, Mart. 22; doc. 325, a. 1358, Apr 12—22.

27 Dipl. Ven.-Lev., II, doc. 24, a. 1358, Sept. 24, p. 47—51.—Тана подчинялась особому татарскому правителю (подобному правителю Крыма, «господину Солхата»). Как раз в сентябре 1358 г. таким правителем был эмир или нойон Сикабей, по итальянскому документу — «egregius et potens vir Sichabey, dominus Tane» (Dipl. Ven.-Lev., II, doc. 28, a. 1358, Sept., p. 54). В летописи имеется свидетельство о том, что Азов (Тана) входил в состав основных земель Золотой Орды. В обоих «Сокращенных сводах», от 1493 и 1495 гг. (стр. 262—263 и 338), в рассказе о битве на р. Ворскле 12 августа 1399 г. передан такой договор между литовским князем Витовтом и Тохтамышем на случай, если они станут победителями над ханом Золотой Орды Темир Кутлуем: «Аз (Витовт) тебе (Тохтамыша) посажу на царство на всей Орде — на Сараи, Блъгарех, и на Азторохани, и на Язове, и на Заяицкой Орде. А ты (Тохтамыш) мене (Витовта) посади на московском великом княжении...». В летописях Никаноровской (стр. 89—90) и Троицкой (М. Д. Приселков. Троицкая летопись. Реконструкция текста. М.—Л., 1950, стр. 450), а также в Московском летописном своде конца XV в. (стр. 229) равным образом передан договор Витовта с Тохтамышем перед битвой на Ворскле, но без указания на состав земель Золотой Орды.

28 Моск. свод, стр. 180.

29 Моcк. свод, стр. 181: «бысть в Орде мятеж силен, мнози царие побьени быша, и царици, и царевичи, и рядци (ханские советники), и ссекошася сами межи себе.. .», «и бысть замятня велика в Орде: убьен бо бысть царь Хыдырь от своего сына Темир Хожа, и седе на царство на четвертый день, а на семый день царства» его темник его Мамай замяте всем царством его, и бысть мятеж велик в Орде» (6868—6869 гг. = 1360—1361 гг.).

30 Якубовский. Зол. Орда, стр. 271: «В Золотой Орде началась междоусобица, а вместе с ней и распад совсем недавно, казалось, такого прочного государства».

31 Моск. свод, стр. 200: татары «царя имеяху и себе в Орде не владеюща ничем же пред Мамаем, но все старейшиньство воздержаше Мамай и всеми владеяша в Орде».

32 Dipl. Ven-Lev., II, doc. 31, 37, 38, 50, 51, 55.

33 Кrеtsсhmауr, II, S. 229—242.

34 Daniele Chinazzo. Cronaca della guerra di Chioggia tra Genovesi e Veneziani. In: Muratori, RIS, t. XV, 1729, p. 711: «Tenedos, la chiave dell'entrata dello stretto di Gallipoli a tutti quelli, che navigano nel mаге Maggiore e specialmente in Trabisonda ed alla Tana».

35 Моск. свод, стр. 222—225; Никанор. лет., стр. 259—261.

36 Thiriet. Reg., doc. 893, a. 1395, Dec. 23; doc. 898, a. 1396. Febr. 22.

37 Ibid., doc. 927, a. 1397, Febr. 20; doc. 930, a. 1397, Mart. 19.

38 В предисловии ко второму тому Тизенгаузена (1941) отмечено: «Данные по истории Золотой Орды в эпоху ее окончательного распада в XV в., как известно, чрезвычайно скудны. Арабские источники для этого периода не дают почти ничего, и единственными доступными были до сих пор источники русские... Персидские источники дают немного, но гораздо более, чем арабские» (Тизенгаузен, II, стр. 12).

39 Thiriet. Reg., doc. 2381, a. 1435, Apr. 19. — Ср. о Монкастро у Барбаро (Вагbаrо Viaggio alla Tana, § 50).

40 См. соответственные таблицы торгов и цен на галеи: Тhiriet. La Romanie, p. 344—345, 421—423.

41 Thiriet. Reg., doc. 3104, a. 1460, Mail 15: «...et sicut notum est, viagium Tane erat unum de principalioribus et utilioribus, a quo cetera viagia huius nostre civitatis dependebant et dependent».

42 Raffaino de Caresinis (Caresino). Chronica (continuatio Annalium Andree Danduli). Muratori, RIS, t. XII, p. 444. Новейшее издание: Raphaini de Caresinis. Chronica aa. 1323—1388. A cura di E. Pastorello. Bologna, 1923 (RIS, XII, 1).

43 Kretschmayr, II, S. 617—619.

44 Ibid., S. 334—336.

45 Об укреплениях Таны, о постройке и ремонте стен (по данным документов) см.: Ковалевский. Ист. Азова, стр. 157—162

46 Thiriet Reg., doc. 2415, a. 1436, Iun 20; doc. 2416, a. 1436, Iun. 28; doc. 2421, a. 1436, Iul. 17; doc. 2584, a. 1442, Iul. 27; doc. 2636, a. 1444, Mart. 17.

47 Eustathii Thessalonicensis. De emendanda vita monachica, § 66. Eust. Thessal. opuscula, ed. L. Fr. Tafel, Francofurti ad Moenum, 1832» p. 230—231. — Описываются угощения, которые подавались в монастырях на приемах императора Мануила I Комнина; среди угощений были: сушеная рыба (icJueV tariceutoi), рыба свежепросольная (ek projatou alipastoi), рыба, моченая в уксусе (oxutoi); особенным, редким блюдом была рыбья икра (wa icJuwn tetariceumena), происходившая из северных областей, главным же образом с Танаиса. т е. Дона (wn corhgoV ek tou boreiwn proV alloiV topoiV kai eiV ton Euxeinon ekballon TanaiV). B XIII в. обилие рыбы в Азовском море отмечено в известных записках Вильгельма Рубрука (Rubruk p. 215), который сообщил, что в Матрику (Тамань) съезжаются константинопольские купцы для вывоза всевозможной рыбы (pisces siccatos, sturiones et hasas barbatas et alios pisces infinite multitudinis).

48 Капитанами называли начальников групп, или «караванов», торговых судов, совершавших по указанию правительства и ведомства специалистов по морским делам (sapientes ordinum) периодические сезонные плавания — «mude», «passagia», «viagia» — в венецианские порты Эгейского и Черного морей. Патронами называли начальников отдельных судов — галей или нефов.

49 Thiriet Reg., doc. 2421, a. 1436, lul. 17.

50 Ibid., doc. 2500, a. 1439, lun. 30.

51 См. примеч. 48.

52 Thiriet Reg., doc. 2547, a. 1441, Ian. 22.

53 Устав 1449 г. издан в «Записках Одесского общества истории и древностей» (т. V, 1863) и — в более правильной транскрипции — в «Atti della Societa Ligure di storia patria» (t. VII, 2, Genova, 1879, p. 575—680).

54 Dipl. Ven.-Lev., I, doc. 12'8, a. 1334, Dec. 9: об установлении венецианского консулата в Тане.

55 Ср.: Ковалевский. Ист. Азова, стр. 132—139.

56 Thiriet. Reg., doc. 2415, a. 1436, Iun. 20; doc. 2478, a. 1438, Iun. 23; doc. 2569, a. 1442, Febr. 22; doc. 2771, a. 1446, Apr. 16.

57 Ibid., doc. 2108, a. 1428, Aug. 31.

58 Ibid., doc. 2151, a. 1429, Iul. 14.

59 Мы предполагаем, что тщательно сделанные регесты венецианских документов, представленные в трех томах Фр. Тирье, содержат все названные в текстах имена консулов Таны.

60 Persia, p. 49 г.

61 Thiriet. Reg., doc. 3098, a. 1460, Mart 29; doc. 3103, a. 1460. Maii 8.

62 Ibid., doc. 3127, a. 1461, Mart. 30.

63 Наряду с площадью — центром городской жизни — Барбаро почему-то не упоминает о другой существенной части Таны: о ее набережных, пристанях, причалах (scale). Известно, что прибывавшие в Тану морские суда входили в устье Дона. — Verlinden. Le recrutement, Appendice, doc. 98: «galea... que ad presens est in flumine Tane».

64 Уже в XIV в. был в ходу термин «купцы-резиденты» (i risedenti mercatanti), — см.: Pegolotti, p. 236.

65 В документах врач, лекарь назывался «medicus physicus», а цирюльник — «medicos chirurgus». См., например: Thiriet. Reg., doc. 1292, a. 1408, Ian. 10; doc. 1879, a. 1423, Apr. 30.

66 О работорговле в Тане см. ниже (стр. 53—56).

67 Реgоlоtti, p. 26. — Речь идет о том, чему в Пере соответствует модий зерна, купленного в Каффе. Автор поясняет, что а) если зерно куплено у генуэзцев, то 2 каффских модия равны в Пере 2 1/4 модия; б) если зерно куплено у татар (se e ricevuto da' tartari), то эти же 2 каффских модия равны в Пере 2 1/5 модия.

68 В России к этому времени кое-где уже были мосты (через Оку, через Волхов).

69 О переправах через Волгу, единичных и массовых, писал Контарини, неизменно подчеркивая их крайнюю опасность. Плано Карпини писал о переправах на кожаных мешках, привязанных к хвостам лошадей (Ioh. de Piano Carpini, p. 690).

70 Ioh. de Рlаnо Саrрini, р. 616; Rubruk, p. 220—222.

71 Ковалевский (стр. 173) отмечает документ от 6 марта 1475 г. как последний, в котором упомянута Тана. Возможно, что последним ее консулом был Альвизе Маурочено, выбранный на этот пост 3 мая 1473 г. Но неизвестно, добрался ли он до Таны и успел ли как-то проявить себя.

72 Рegоlоtti, p. 21—25, 39, 53—54, 139, 150, 223, 380.

73 Ibid., p. 21. — Путь намечался по таким пунктам: Тана — Астрахань — Сарай — Сарайчик (на р. Урал) — Ургенч — Отрар — Алмалык — Ханджоу — Ханбалык (Пекин). Весь путь, по расчету Пеголотти, длился 270 дней, т. е. девять месяцев.

74 Ibid., p. 24, 102: «caviale cioe sono uova di pesce»; Tana, § 21: «caviari», «caratelli de caviaro».— В статуте 1449 г. (Записки Одесского общества..., т. V, 1863, стр. 803) говорится о заготовках икры в бочках в Копарии или Lo Сорра, около устьев Кубани (persone... fabricantes cavealia). Ср. стр. 42, примеч. 47.

75 Реgоlоtti, p. 380: «Istorioni (осетры) insalati, cioe schienali d'istorioni (осетровые балыки), che vengono del mаге del Sara; e di la vengono per terra infino alla Tana, e della Tana per lo mare Maggiore infino in Pera et in Costantinopoli». — Термин «schienali» — осетровые балыки — был специальным термином в списке товаров, поступавших из Таны (Ibid., p. 24) и с Волги. Ковалевский ошибочно понимает это слово как «шкурки барашка» (?!).

76 Ibid., p. 23—25: «Tana nel mare Maggiore».

77 «si vendono» — по «большим» или «малым» либрам (вес), по «пиккам» (длина тканей), по «saggio» (мелкий вес для золота, жемчуга, как византийский exagion, по «кассидам» (мера зерна), по «метрам» (мера вина), по «фускам» (специальная мера для икры) и т. п.

78 «dassene» — отсчитывают по тысяче (мех в виде шкурок), по сотне, поштучно.

79 Реgо1оtti, p. 24.

80 Ibid., p. 142.

81 Ibid., p. 150—151.

82 Из них следует выделить такие, как «spezierie grosse» и «spezierie sottile» (или «minute»), т. е. названия собирательные, раскрытие которых приведено у Пеголотти отдельно, в длинных перечнях (р. 293—297).

83 Ibid., p. 54—55, отдел «Mare Maggiore, caricatori (погрузочные пункты) d'ogni mercadantia». — Все перечисляемые порты рассматриваются как порты вывоза зерна.

84 Может быть, Porto Pisano — Таганрог или Бердянск

85 См.: Gy. Moravcsik. Byzantinoturcica, II, р. 247—249.— Здесь указаны византийские авторы (IX—XII вв.), у которых встречается греческая транскрипция племенного названия «Печенеги»Patzinakoi (от тюркского «Becenek»).

86 Реgоlоtti, p. 42.

87 Множество таких документов хранят архивы итальянских приморских республик — Венеции и Генуи. Особенно подробно Верлинден рассмотрел документы о продаже людей в Тане для отправки их в Венецию определенным заказчикам или с целью перепродажи. См.: Verlinden. Le recrutement. — В приложении (Appendice, p. 185—202) дано краткое содержание (регесты) 249 документов из Государственного архива Венеции (Archivio di Stato di Venezia. Cancelleria inferiore. B. 12). Здесь подобраны акты о продаже рабов и рабынь, составленные в течение семи лет (1359—1366) одним нотарием, специалистом по сделкам этого рода. Он был священником; его имя — Бенедетто Бьянко.

88 Ibid., p. 83—84, 182—184.

89 Рабы-татары происходили не только из степей, но и с территории Крыма, так как кое-где указывалось: «de districtu imperii Tartarie sive Gazarie», «de imperio Gazarie» (ibid., Appendice, doc. 61, 207).

90 Следует отметить, что из числа 249 документов (см. примеч. 87) о продаже русских идет речь только шесть раз (ibid., doc. 5, 21, 40, 76, 97, 226). Во всех случаях объектом продажи являлись очень молодые рабыни (12—16 лет), проданные в Тане за довольно высокую цену (400—720 аспров). Одна из рабынь была перепродана в Венеции за 18 дукатов (около 800 аспров).

91 Ibid., Appendice, doc. 93, Tana, a. 1360, Sept. 9.

92 Ibid., Appendice, doc. 95, Tana, a. 1360, Sept. 16.

93 Thiriet. Reg., doc. 2556, a. 1454, Ian. 15.

94 Tana, § 43.

95 Dipl. Ven.-Lev., II. p. 245, doc. 141, a. 1394, Mart. 18.

96 В записках Барбаро тоже встречается термин «teste». Так названы русские пленники, захваченные татарами во время набегов на русские селения (Tana, § 38). В одном списке товаров XV в. значится: «teste ossia schiavi» (Zеrbi. Le origini della partita doppia, p. 402).

97 Thiriet. Reg., doc. 1879, a. 1423, Apr. 30.

98 Ibid., doc. 2072, a, 1427, Aug. 20.

99 Ibid., doc. 2626, a. 1444, Ian. 28. — Жалоба была подана дожу Генуи Рафаэлю Адорно.

100 Zerbi. Le origin della partita doppia, p. 394—395.

101 N. di Lenna.p. 105.

102 См., например, данные о соответствии в стоимости самых разнообразных денег, стекавшихся в Константинополь (Реgоlоtti, p. 40—41).

103 Реgolotti, p. 191—194 (zecca di Firenze), p. 139—140 (zecca di Vinegia), p. 182—183 (zecca di Napoli), p. 105 (zecea di Messina).

104 Ibid., p. 81—83 (цекки в Фамагусте), р. 133 (в Тунисе), р. 27 (в Тебризе), р. 25 (в Тане).

105 В Константинополе для этой же цели служила мелкая медная монета, называвшаяся «stanmini» от греческого слова istamna — мелочь (ibid., p. 40).

106 Thiriet. Reg., I, p. 225—227.

107 Badoer, p.X.

108 Tana, §§ 9—12.

109 Badoer, pp. 58, 150, 386—387, 568, 615, 620, 701—703 и др. — Перед именами купцов всегда поставлено «ser»: «ser Francesco Chorner», «ser Chatarin Chontarini».

110 Текст издал Ник. Йорга в 1896 г. по рукописи XV в. из Амвросианской библиотеки в Милане. См.: Jorga. Un Viaggio, p. 5—13; ср.: Ковалевский. Ист. Азова, стр. 152; A. Vasiliev. The Goths in the Crimea. Cambridge, Mass., 1936, p. 193—194.

111 Здесь делается отступление, так как назван центр Морей XV в. — Мистра, не лежащая, как известно, у моря: «superbum ас sublime castrum, quod Misistra dicitur greco nomine».

112 Кикладами названы острова Северные Сяорады.

113 Искаженное название, из византийского Pontohpeklea, т. е. Pontica Heraclea.

114 Реgо1оtti, p. 16: «Nolo in piu linguaggi».

115 Thiriet. Reg., doc. 1653, a. 1417, Iun. 17. — В первой половине XVI в. отмечен сухопутный маршрут от восточных берегов Адриатического моря до Константинополя, Венецианец Бенедетто Рамберти, секретарь республики, проехал по этому пути в 1534 г. и подробно описал его в сочинении «Libri tre delle cose di Turchi» (в уже цитированном сборнике 1543 г. «Viaggi fatti da Vinetia...», p. 122—129). — Весь путь длился с 4 января по 14 марта 1534 г., т. е. он занял 70 дней, и пролегал через следующие пункты: Венеция — Рагуза (Дубровник) на корабле: Рагуза — Ниш — София — Адрианополь — Селимврия — Константинополь по суше.

116 Thiriet. Reg., doc. 2441, a. 1437, Maii 23; Sathas. III, doc. 1027, p. 433—434.

117 Вadoer, passim (см. «viaggi» в указателе).

118 Подробнее эти дела по управлению митрополией не описываются. См.: Троицкая лет., стр. 431; Моск. свод, стр. 270.

119 Моск. свод, стр. 240.

120 Анна была женой наследника византийского престола, в августе 1417 г. она погибла от свирепствовавшей в Константинополе чумы. См.: Sphrantzes (ed. Grecu), V, 2, p. 8.

121 Троицкая лет., стр. 448.

122 Там же, стр. 411.

123 Ср. описания Контарини перехода русского посла Марка и примкнувших к нему многочисленных татарских купцов с Волги до Рязани — Коломны — Москвы: Contarini, § 26.

124 Троицкая лет., стр. 411; Моск. свод, стр. 198.

125 Игнатий Смолнянин, стр. 2, 3, 4.

126 Троицкая лет., стр. 412. Кабала — срочное письменное заемное обязательство.

127 Игнатий Смолнянин, стр. 4—5. — Автор поясняет причину ареста Пимена: «должен бо им есть». Ни Троицкая, ни Никаноровская (особенно краткая в упоминаниях о Пимене) летописи, ни Московский свод не приводят подробностей событий с Пименом, описанных Игнатием.

128 Троицкая лет., стр. 426: «изволи плыти по воде в судех по Волзе на низ к Сараю».— См. еще: там же, стр. 410; Моск. свод, стр. 147 (о поездке епископа Суздальского Дионисия «Волгою к Сараю»).

129 Троицкая лет., стр. 412—413, 421 (в 1381 г.), стр. 435 (в 1390 г.). См. еще: Моск. свод, стр. 241 (о намерении митрополита Фотия в 1413 г. вернуться из Москвы в Константинополь через Литву).

Текст воспроизведен по изданию: Барбаро и Контарини о России. М. Наука. 1971

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

<<-Вернуться назад

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.