Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

ЗАХИР АД-ДИН БАБУР

БАБУР-НАМЕ

События года девятьсот десятого 252

1504-1505

В месяце мухарраме 253 я выступил из ферганской земли, направляясь в Хорасан, прибыл на летовку Илак — одну из летовок в области Хисара — и остановился там.

На этой стоянке, в начале двадцать третьего года моей жизни я впервые приложил к лицу бритву. Моих людей, знатных и простых, которые с надеждой следовали за мной, было больше двухсот и меньше трехсот, в большинстве они были пешие с дубинами в руках, грубыми башмаками на ногах и чапанами на плечах. Нужда дошла до того, что у нас было всего две палатки. Мой шатер ставили для моей родительницы, а для меня на стоянке шалаш, и я жил в шалаше. Хотя я намеревался идти в Хорасан, но, будучи в таком положении, надеялся на [богатство] хисарской земли и на нукеров Хусрау шаха. Каждые несколько дней ко мне приходил кто-нибудь и говорил об этой земле, народе и людях слова, возбуждающие надежду.

В это время вернулся Мулла Баба-и Пашагири, отправленный послом к Хусрау шаху. Он не привез от Хусрау шаха никаких вестей, могущих успокоить сердце, он привез сведения о народе и людях [Хисара]. /120б/ Из Илака мы в три-четыре перехода достигли местности Ходжа-Хаммад, в окрестностях Хисара, и остановились. На этой стоянке Мухибб Али курчи пришел послом от Хусрау шаха. Хусрау шах славился щедростью и великодушием, нам два раза случалось проходить через его владения, но он не проявил к нам приязни, которую проявлял к самым ничтожным людям. Так как я надеялся на этих людей и на [блага] их земли, то [подолгу] задерживался на каждой стоянке. Ширим Тагай, знатнее которого у нас в то время никого не было, не имел мужества идти в Хорасан и думал от нас отделиться. Когда после поражения у Сар-и Пула мы вернулись [в Самарканд], он услал оттуда своих домочадцев, а сам остался налегке, запершись в крепости. Трусоватый это был человек, он неоднократно совершал подобные поступки.

После нашего прихода в Кабадиан младший брат Хусрау шаха, Баки Чаганиани, которому принадлежали Чаганиан, Шахр-и Сафа и Термез, прислал ко мне Хатиб-и Карши, выражая доброжелательство и [136] намерение присоединиться к нам, и когда я перешел реку Аму у переправы Увадж, он явился и вступил ко мне в услужение. По просьбе Баки мы встали напротив Термеза. Баки переправил всех своих домочадцев до последнего через Аму и присоединился к нам. Оттуда мы двинулись к Кахмерду и Бамиану; в то время эти места принадлежали сыну Баки, Ахмед Касиму, племяннику Хусрау шаха. Мы намеревались оставить домочадцев Баки Чаганиани в неприступной крепости Аджар в области Кахмерда /121а/ и затем, если представится удобный случай, действовать соответственно [возможностям].

Когда мы пришли в Айбак, Яр Али Билал, который раньше был со мной и хорошо рубил саблей, но во время неурядиц покинул меня и находился при Хусрау шахе, бежал ко мне от Хусрау шаха с несколькими йигитами и передал от моголов Хусрау шаха приязненные слова. По приходе нашем в Дара-и Зиндан к нам бежал Камбар Али бек — его называли также Саллах. Сделав три-четыре перехода, мы пришли в Кахмерд и оставили своих домочадцев в крепости Аджар. Пока мы были в Аджаре, дочь Султан Махмуд Мирзы от Ханзаде биким, которую уже раньше, при жизни Мирзы, просватали за Джехангир Мирзу, была выдана за Мирзу замуж.

В то время Баки бек часто и многократно говорил: «Два государя в одной стране и два полководца в одном войске — причина раздора и беспорядка и источник смут и расстройств. Ведь сказано:

Десять дервишей [мирно] спят на одном ковре,
Два государя не уместятся в одном климате.
Когда ест божий человек половину лепешки,
То другую половину он отдает дервишам.
Если царь захватит один климат,
То хочется ему захватить и другой климат 254
.

Есть надежда, что не сегодня-завтра все нукеры и слуги Хусрау шаха явятся сюда и станут рабски служить государю. Среди них немало смутьянов, вроде сыновей Айуба /121б/ и некоторых других, что всегда были виновниками и подстрекателями вражды и смут между нашими мирзами. Теперь, в настоящее время, следует по-доброму и по-хорошему отпустить Джехангир мирзу в Хорасан, чтобы он завтра не стал причиной сожаления и раскаяния».

Мне не по нраву было, чтобы мои старшие и младшие братья и родичи, хоть они и учинили со мной кое-какие неучтивости, питали ко мне неприязнь. Хотя у меня с Джехангир мирзой раньше часто возникали препирательства и раздоры из-за владений и нукеров, но на сей раз он пришел со мной из родной страны и проявлял братские чувства и готовность мне служить; за это время он не сделал ничего такого, что было бы причиной неудовольствия. Поэтому, сколько ни повторял Баки бек свои доводы, я не соглашался.

В конце концов, как и говорил Баки бек, эти смутьяны, то есть Юсуф, сын Айуба, и Бахлул, сын Айуба, убежали от меня к Джехангир мирзе. Встав на путь зла и смут, они разлучили со мной Джехангир мирзу и увели его в Хорасан.

В это время от Султан Хусейн мирзы пришли к Бади' аз-Заман мирзе, ко мне, к Хусрау шаху и к Зу-н-Нуну длинные, /122а/ пространные грамоты одинакового содержания. Эти грамоты до сих пор при мне. Содержание их таково. «Когда Султан Ахмед мирза, Султан Махмуд мирза, Улуг бек мирза и их братья, сговорившись, пошли на меня, я укрепился на берегу Мургаба. Мирзы, подойдя близко, ничего не могли сделать и отступили. Теперь, если узбек [137] пойдет на меня, я тоже укреплюсь на берегу Мургаба. Бади' аз-Заман мирза пусть оставит в крепости Балха, Шапургана и Андхуда сильных людей, а сам укрепляет Карзуван, Дара-и Занг и всю эту горную страну.

Султан Хусейн имел сведения о том, что я тоже пришел в те места, и писал мне: «А ты укрепи Кахмерд, Аджар и всю горную местность. Хусрау шах пусть оставит в крепостях Хисара и Кундуза верных людей и укрепляется со своим братом Вали в горах Бадахшана и Хутталана. Узбек ничего не сможет сделать и должен будет отступить».

Эти письма Султан Хусейна стали для меня причиной отчаяния, так как в государстве Тимур бека не было в то время владыки больше Султан Хусейна и не было ему равного по возрасту, по обширности владений и количеству войск. Я ожидал, что гонцы и нарочные будут усердно и поспешно следовать друг за другом и привезут такие приказания: «На переправах у Термеза, Келифа и Керки /122б/ постройте столько-то барж и приготовьте такое-то количество бревен для моста; сторожите хорошенько верхние переправы у Токуз-Улума». Тогда бы сердца людей, которые столько лет страдали из-за узбекской смуты, ободрились и исполнились бы надежды. Но если столь великий государь, как Султан Хусейн мирза, восседающий на престоле Тимур бека, не говоря о походе на врага, велит укрепляться — какая может быть у людей надежда? Оставив в Аджаре всех пришедших со мной голодных родичей, также семьи и скот воинов Баки Чаганиани и его сына Мухаммед Касима с соплеменниками, мы повели наше войско и выступили в поход. От моголов Хусрау шаха непрерывно перебегали люди и говорили: «Мы, моголы, которые находились в [138] Талекане и искали благосклонности славного государя, вышли и потянулись к Ишкамышу и Фулулу. Пусть государь, приложив усилия, поспешит и приходит поскорей: большинство людей Хусрау шаха в разброде и они должны явиться на службу к государю».

В это время пришли сведения, что Шейбани хан взял Андиджан и что его войско идет на Хисар и Кундуз. Услышав вести об этом, Хусрау шах, не смея оставаться в Кундузе, вывел оттуда /123а/ бывших с ним людей и направился в Кабул. Едва лишь Хусрау шах вышел из Кундуза, как некий Мулла Мухаммед Туркестани, добрый, надежный, старинный слуга Шейбани хана, заперся там, чтобы сдать [город] Шейбани хану.

Когда мы проходили через Шамту и Кизил-Су, три-четыре тысячи моголов, подчиненных Хусрау шаху и находившихся в Кундузе, пришли со своими домочадцами и присоединились ко мне. Камбар Али могол, упоминание о котором неоднократно встречалось раньше, был великий пустослов; его повадки не нравились Баки беку. В угоду Баки беку я дал ему разрешение удалиться. Сын Камбар Али, Абд аш-Шакур, с того времени стал приближенным Джехангир мирзы.

Хусрау шах, услышав, что [его] моголы присоединились к нам, очень ослаб духом. Не сумев найти никакого другого средства, он прислал ко мне послом своего зятя Якуба, сына Айуба, выразил доброе расположение и желание мне служить и попросил: «Если вы заключите со мной условие, я приду вам служить». Так как Баки Чаганиани был человек влиятельный и при всем доброжелательстве ко мне не забывал о пользе своего старшего брата, то он стоял за соглашение. Мы заключили такой договор: жизнь [Хусрау шаха] будет пощажена; в отношении скота, сколько бы он ни отобрал, стеснения тоже не будет.

Отпустив Якуба, мы двинулись вниз по Кизил-Су и остановились близ того места, где эта река сливается с рекой Андар-Аба. /123б/ На следующий день, в середине месяца раби 255 первого, я налегке переправился через реку Андар-Аба в окрестностях Души и расположился под развесистым чинаром. С другой стороны прибыл Хусрау шах в сопровождении множества нарядно и пышно одетых людей. Согласно обряду и уставу, он еще вдалеке спешился и подошел ко мне. Здороваясь, Хусрау шах преклонил колени три раза, отходя назад — тоже три раза; осведомляясь о здоровье и поднося подарки, он опять встал на колени один раз. Перед Джехангир мирзой и Мирза ханом он тоже преклонил колени.

Таким образом, этот старый, толстый человечишко, который столько лет делал, что хотел, и из всех отличий царской власти только хутбы не читал от своего имени, двадцать пять-двадцать шесть раз подряд преклонял колени и ходил передо мной туда и назад. Он так устал, что едва не упал совсем. Несколько лет бекства и султанства совершенно слетели у него с носа.

После приветствий и поднесения подарков я приказал Хусрау шаху сесть. Мы просидели один или два гари, разговаривая и беседуя о том, о сем. При своей трусости и неблагодарности Хусрау шах был к тому же пустой и бестолковый болтун. В такое время, когда его верные и уважаемые нукеры у него на глазах отряд за отрядом приходили и становились моими нукерами, когда его дела до того расстроились, что этот человечишко, державший себя раньше, как государь, явился ко мне в таком унижении, против воли и таким образом выражал мне почтение, /124а/ [139] он высказал два диковинных суждения. Первое: когда я утешал его по поводу ухода его нукеров, он сказал: «Эти нукеры уже четыре раза уходили от меня таким образом и опять приходили».

Во-вторых: я спросил про его младшего брата Вали — когда он явится и в каком месте перейдет через Аму-Дарью, и Хусрау шах сказал: «Если найдется переправа, он должен явиться скоро, но когда вода прибывает, места переправ меняются. Есть пословица: «Вода унесла эту переправу». Бог вложил ему в уста такие слова, когда его власть и его нукеры уходили от него.

Один или два гари 256 спустя я сел на коня и оправился в лагерь, Хусрау шах тоже уехал к месту своей стоянки. С этого дня беки и нукеры Хусрау шаха, большие и малые, знатные и худородные, покидая его, начали, отряд за отрядом, переходить ко мне со своими семьями и скотом. На следующий день к полуденной или к предзакатной молитве, при нем не осталось ни одного человека. «Скажи, о боже мой, о властитель власти, ты даешь власть, кому хочешь; и отнимаешь власть у кого хочешь; ты возвышаешь, кого хочешь, и унижаешь, кого хочешь, в руке твоей благо, и во всякой вещи ты властен 257».

Дивен творец! Человек был повелителем двадцати или тридцати тысяч нукеров, и все земли, принадлежавшие Султану Махмуд мирзе, от Кахлуга — это место называют также Дарбанд-и Аханин — до гор Хиндукуша были ему подвластны, /124б/ а один из его сборщиков по имени Хасан Барлас, старый человечишко, грубо, как и подобает сборщику налогов, гонял нас с места на место от Илака до Уваджа. И вот в какие-нибудь полтора дня, без боя, без сопротивления, бог сделал этого властителя столь униженным, бессильным и слабым перед таким бедным и беспомощным человеком, как я с моими двумя с половиной сотнями людей, что не осталось у него власти ни над нукерами, ни над имуществом, ни над собственной жизнью.

В тот вечер, когда я возвратился, повидав Хусрау шаха, ко мне пришел Мирза хан и потребовал мести за кровь своих братьев. Некоторые из наших людей стояли за это. И действительно, по закону и обычаю следовало, чтобы такие люди понесли наказание, но так как мы дали обязательство, то вышел приказ, чтобы Хусрау шах увез с собой все, что он может увезти. Нагрузив три-четыре каравана мулов и верблюдов дорогими камнями, золотом, серебром и драгоценностями, он увез все это. Мы отправили с ним Ширим Тагая, чтобы тот проводил Хусрау шаха через Гури и Дехане в Хорасан, а сам пошел в Кахмерд и привел моих домочадцев за нами следом в Кабул.

Снявшись с этой стоянки и направляясь в Кабул, мы пришли в Ходжа-Зейд и остановились там. В этот день добытчики Узбека под начальством Хамза бий мангита совершили набег на окрестности Души. Туда были посланы Сейид Касим ишик-ага и Ахмед Касим Кухбур /125а/ с несколькими йигитами. Они поехали, здорово поколотили добытчиков, отрезали и привезли несколько голов.

На этой стоянке поделили кольчуги, находившиеся на оружейном складе Хусрау шаха. Там оказалось семьсот или восемьсот кольчуг, лат и конских доспехов — часть тех вещей, которые остались после Хусрау шаха. Кроме того, нам досталось много фарфора; больше там не было ничего, заслуживающего внимания.

Сделав четыре-пять переходов от Ходжа-Зейда, мы пришли в Гур-Банд. Когда мы остановились в Уштур-Шахаре, то узнали, что Ширак Аргун, полновластный бек Мукима, ничего не ведая о нас, собрал [140] войско и стоит на берегах реки Баран. Он намеревался помешать всякому, кто придет через Панджхир, пройти к Абд ар-Раззак мирзе, который в то время бежал из Кабула и находился среди афганцев Таркалани, в окрестностях Ламгана.

Узнав об этом, мы в часы между двумя молитвами снялись с лагеря и, пройдя всю ночь, на заре перешли перевал Хупиан. Я еще никогда, ни разу не видел звезды Сухейла 258; когда мы поднялись на гору, низко на южной стороне неба виднелась яркая звезда. Я спросил: «Не Сухейл ли это?» — мне ответили: «Сухейл». Баки Чаганиани прочитал такой стих:

Ты — Сухейл, докуда доходит твой свет, и где ты восходишь?
Когда падает на кого-нибудь твое око, это признак счастья.

Солнце поднялось на высоту копья, когда мы пришли в долину Санджид и остановились. Наши караульные йигиты, выехавшие вперед, /125б/ и еще несколько йигитов встретились с Шираком под Карабагом в окрестностях Эгри-Яра и тотчас же схватились врукопашную. Ведя легкий бой, пуская стрелы, они быстро двигались вперед. Ширака и еще семьдесят-восемьдесят или сто добрых йигитов сбили с коней и привели ко мне. Я подарил Шираку его кровь и он стал моим слугой.

Когда Хусрау шах, не заботясь о своих людях, вышел из Кундуза, направляясь в Кабул, подвластные ему племена разделились на пять или шесть отрядов. Один отряд составляли бадахшанцы [под начальством] Сидим Али дарбана из племени Руста Хазара, который перевалив через Панджхир, вступил к нам в услужение на этой стоянке. Другой отряд — люди Юсуфа, сына Айуба, и Бахлула, сына Айуба, [тоже] пришли служить нам на этой стоянке. Еще один отряд, из Хутталана, состоял под началом Вали, младшего брата Хусрау шаха. Четвертый отряд составляли аймаки, обитавшие в области Йиланчак, Никудари 259, Кашкал и Кундуз; оба последние отряда пришли через Андар-Аб и намеревались перевалить Панджхир. Аймаки оказались в Сар-Абе раньше; за ними пришел Вали. Аймаки заступили Вали дорогу, сразились с ним и победили его. Сам он бежал к узбекам; Шейбани хан приказал отрубить ему голову на Самаркандском базаре. Бывшие при нем нукеры и прислужники, ограбленные и обобранные, на той же стоянке, пришли служить мне вместе с аймаками. Сейид Юсуф бек Оглакчи /126а/ тоже пришел с ними.

Снявшись с этой стоянки, мы стали лагерем на поляне Ак-Сарай, возле Карабага. Люди Хусрау шаха — это народ, привыкший насильничать и самовольничать. Они стали обижать жителей [тех мест]. Наконец, один из храбрых нукеров Сидим Али дарбана утащил у кого-то кувшин масла, и я приказал привести его ко входу в мою палатку и побить палками. Под палками он испустил дух. После такой острастки люди совсем присмирели.

Находясь на этой стоянке, мы держали совет: идти нам на Кабул тотчас же или не идти. Мнение Сейид Юсуф и еще некоторых было таково: зима близко, сейчас следует идти в Ламган, а дальше, если представится случай, действовать соответственно.

[Однако] Баки Чаганиани и еще кое-кто решили идти на Кабул. Мы снялись с места и, придя в Аба-Курук, остановились там. На этой стоянке моя матушка Ханум и родичи, оставшиеся в Кахмерде, пришли и соединились с нами, пережив большие опасности.

Подробности этого таковы. Я послал Ширим Тагая с Хусрау шахом, чтобы он проводил Хусрау шаха до [141] Хорасана, а потом пошел и привел моих родичей. Прибыв в Дехане, Ширим Тагай потерял над собой волю, и Хусрау шах с Ширимом пошли в Кахмерд. Сын сестры Хусрау шаха, Ахмед-и Касим, находился в Кахмерде. Хусрау шах /126б/ подговорил Ахмед-и Касима и они стали обижать моих родственников. В Кахмерде было много моголов — нукеров Баки Чаганиани с домочадцами. Они втайне сговорились с Ширим Тагаем и решили схватить Хусрау шаха и Ахмед-и Касима. Хусрау шах с Ахмед-и Касимом бежали через ущелье Аджар в Хорасан. Причиной такой приязни [ко мне] моголов, видимо, было желание отойти от Хусрау шаха и Ахмед-и Касима. Люди, находившиеся при моих родичах, избавившись от заботы о Хусрау шахе, вышли из Аджара. Когда они пришли в Кахмерд, люди из племени Асиканчи 260, подняв мятеж, заступили дорогу и ограбили большинство моих домочадцев и людей, подвластных Баки беку. Сын Кул Баязида, Тизак, был тогда малолетний, он попал в плен и три или четыре года спустя пришел в Кабул.

Наши домочадцы, ограбленные и обобранные, пройдя той же дорогой через Кипчак, что и мы, прибыли в Аба-Курук и присоединились к нам. Выступив оттуда и сделав один привал, мы посоветовались на поляне Чалак и решили начать осаду. Снявшись с лагеря, я сам и бывшие со мной люди из центрального отряда оставались между садом Хайдара Таки и усыпальницей Кул-Баязида бакаула. Джехангир мирза с людьми правого крыла стал в нашем большом саду, Насир мирза и люди левого крыла стали на луговине за могилой Кутлук-Кадама. /127а/

Наши люди постоянно ходили к Мукиму и вели с ним переговоры. Иногда Муким выставлял оговорки, иногда говорил неопределенно. Это происходило в большой степени оттого, что, когда мы захватили Ширака, Муким тотчас же послал гонцов к его отцу и старшему брату. Надеясь на отца и брата Ширака, Муким и затягивал дело.

Однажды вышел приказ людям главного отряда, правого крыла и левого крыла облачиться в кольчуги надеть на коней броню и подойти поближе [к городу], чтобы и оружие свое показать и жителей города устрашить. Джехангир мирза [во главе] правого крыла двинулся прямо вперед, улицами и садами. Так как перед центральным отрядом была река, то я подошел с людьми, стоявшими в центре, со стороны могилы Кутлук-Кадама и поднялся на пригорок перед холмом. Передовые [отряды] врага начали собираться у моста Кутлук-Кадама — в то время этого моста еще не было. Йигиты из озорства проскакали до самых Ворот кожевников. Малочисленные отряды врага, не ожидая битвы, бежали в крепость. Многие жители Кабула вышли на высокую насыпь арка, чтобы посмотреть на бой. Поднимая на берегу густую пыль, враги спустились с насыпи вниз. На высоком холме между мостом и воротами, посреди дороги, выкопали много глубоких ям /127б/ и прикрыли их хворостом. Султан Кули Чанак и некоторые йигиты, тесня друг друга, падали на всем скаку. На правом крыле два-три йигита несколько раз дрались на саблях с врагами, выезжавшими из садов и с улиц. Так как приказа начинать бой не было, то они с тем и воротились.

Жители крепости очень растерялись. Муким через беков выразил [142] желание прийти, чтобы мне служить и сдать Кабул. При посредстве Баки Чаганиани он пришел и вступил ко мне в услужение. Мы обошлись с ним милостиво и ласково, и устранили из его души беспокойство и страх. Было решено, что на следующий день Муким со всеми своими нукерами, слугами, имуществом и пожитками выйдет из крепости и сдаст ее нам. [Моголы], подвластные Хусрау шаху, были люди, привыкшие своевольничать и грабить. Чтобы [благополучно] вывести из крепости домочадцев Мукима, я поручил это дело Джехангир мирзе и Насир мирзе, а также знатным бекам и приближенным, которые должны были вывести из Кабула самого Мукима и зависящих от Мукима людей с таким имуществом и пожитками. Стоянку ему мы назначили в местности Тепа.

Утром мирзы и беки отправились к воротам и увидели, что народ сильно бунтует и шумит. Они послали человека сказать мне: «Пока вы не придете, никто не сможет сдержать этих людей». В конце концов я поехал сам и приказал трех или четырех [бунтовщиков] застрелить, а одного или двух /128а/ разрубить на куски. Шум утих. Муким и его люди, здравые и невредимые, вышли и водворились в Тепа. В конце месяца раби 261 первого Аллах великий по своей милости и великодушию без боя и сражения подчинил и отдал мне царство и область Кабула и Газни.

Область Кабула относится к четвертому климату, она находится посередине обитаемой земли. На восток от нее [лежат] Ламганат, Пуршавар, Хаштнагар и некоторые области Хиндустана. К западу находится горная страна, в которую входит Карнуд и Гур; теперь в этих горах обитают и ютятся племена Хазаре и Никудери.

К северу [от Кабула] лежат области Кундуза и Андар-Аба; отделенные от него горами Хиндукуша, к югу — Фармул, Нагз, Банну и Афганистан.

[Область Кабула] — небольшая область; очертания ее продолговатые, вытянутые в длину с востока на запад. По краям и границам ее везде горы; крепость Кабула примыкает к горам. Так как на вершине горы над крепостью [один из] шахов Кабула возвел постройку, то гору называют Шахи Кабул. Эта гора начинается от ущелья Даварин и кончается в ущельях Дех-и Якуб; окружность ее равна двум шери. Склоны этой горы сплошь покрыты садами. Во времена царствования моего дяди, Улуг бек мирзы, Ваис Атака, дядька Мирзы, провел на горе арык; все сады на склонах горы орошаются этим арыком. В конце канала находится местность, называемая Кул-Гина. Это уединенный уголок, великие творились там беспутства! Иногда шутки ради /128б/ мы повторяли там, слегка изменив его, такой стих Ходжа Хафиза:

Хорошее было время, когда мы несколько дней, без головы и без ног,
Жили в Кул-Гина, среди распутников!

К югу от крепости и к востоку от Шах-и Кабула находится большое озеро; окружность его около одного шери. От горы Шах-и Кабул в сторону Кабула текут три небольших ручья; два из них находятся в окрестностях Кул-Гина. Возле одного ручья стоит мазар Ходжи-Шаму, возле другого находится кадамгах 262 Ходжи-Хизра; оба эти места являются местом гуляния жителей Кабула. Еще один ручей протекает напротив мазара Ходжи Абд ас-Самада, его называют Ходжа-и Рушнаи.

От горы Шах-и Кабул отходит выступ, называемый Укабейн. [143] Кроме Укабейна там есть еще один небольшой отрог. Арк кабульской крепости стоит на этой горе, большое укрепление возвышается к северу от арка. Арк стоит на удивительно высоком месте с хорошим воздухом; он возвышается над упомянутым озером и тремя полянами, носящими названия: Сиях-Санг, Сунак-Курган и Чалак, все они простираются у подножия арка. Эти поляны, когда они зеленые, выглядят очень красиво. Летом в Кабуле нередко дует северный ветер, его называют «ветром из Парвана». К северу от арка есть дома с окнами, там очень хороший воздух.

Мулла Мухаммед Талиб Муаммаи сочинил такой стих в похвалу кабульскому арку, /129а/ посвятив его Ба-ди' аз-Заман мирзе:

Пей вино в арке Кабула — пускай чаши вокруг, одну за другой.

Ибо там и гора, и река, и город, и степь.

Хиндустанец то, что вне Хиндустана, называет Хорасаном, так же как арабы [всё], что вне Аравии, называют Аджам. На пути между Хиндустаном и Хорасаном стоят два торговых города: один — Кабул, другой — Кандахар. Караваны из Ферганы, Туркестана, Самарканда, Бухары, Балха, Хисара и Бадахшана приходят в Кабул; караваны из Хорасана приходят в Кандахар. Кабульская область лежит посредине между Хиндустаном и Хорасаном; это очень хороший торговый рынок. Если бы купцы пошли в Хитай или в Рум 263, то наторговали бы столько же. Каждый год в Кабул пригоняют семь, восемь или десять тысяч коней; из нижнего Хиндустана приводят караваны десять, пятнадцать или двадцать тысяч купцов. Из Хиндустана доставляют рабов, белые ткани, сахар, сахарный песок и лекарственные зелья. Многие купцы не довольствуются при торговле прибылью в тридцать на десять или сорок на десять 264.

В Кабуле можно найти товар из Хорасана, Ирака, Рума это как бы торговая гавань Хиндустана.

Жаркая и холодная полосы области Кабула [расположены] близко друг от друга. Из Кабула можно за один день пройти в такое место где никогда не идет снег; за два часа дойдешь до такого места где снега никогда не становится меньше, хотя иногда бывает и такое лето, что /129б/ снега [и там] не остается. Плодов из жаркой и холодной полосы в местах, прилегающих к Кабулу, множество. Из плодов из жаркой и из холодной полосы в Кабуле и ближних селениях бывает много винограда, гранатов, урюка, яблок, айвы, груш, персиков, слив, ягоды, миндаля, орехов. Я приказал привезти туда и посадить вишневые саженцы; выросла хорошая вишня, деревья и теперь еще разрастаются.

Плоды жаркой полосы — это например, апельсины, померанцы, и сахарный тростник, который привозят из Ламгана; я приказал доставить сахарный тростник в Кабул и посеять. Кедровые орехи привозят из Ниджрау. С гор, окружающих Кабул, идет много меду, и там есть пасеки, с гор, окружающих Газни, меда не доставляют. Кабульский ревень хорош, айва и сливы там тоже прекрасные, огурцы — отличные.

Есть там особый сорт винограда аб-и ангур называется; очень хороший виноград, из него делают пьяные вина. Вино со склонов горы Ходжа - Хавенд-Са'ид славится крепостью; впрочем, теперь я его хвалю только следуя мнению других.

Сладость вина знает только пьяный,
Какая радость от него трезвому? [144]

Злаки в Кабуле нехороши, но если семена хорасанские, то, в общем, они всходят недурно. Воздух там очень приятный, такого хорошего воздуха, как в Кабуле, сколько известно, нет больше нигде в мире. Летом по ночам нельзя ложиться без шубы; зимою, хотя снега падает очень много, чрезмерных холодов не бывает. Самарканд и Тебриз тоже славятся хорошим воздухом, /130а/ но там бывает уже слишком холодно.

В окрестностях Кабула находятся четыре хорошие поляны. В северо-восточной стороне лежит поляна Сунак-Курган, от Кабула до нее будет два куруха, хорошая это поляна. Трава ее полезна коням, комаров там немного.

К северо-западу лежит поляна Чалак, в одном курухе от Кабула. Это большая поляна, летом комары сильно беспокоят там коней.

К западу находится поляна Дарарин и еще две — Тепа и Куш-Надир, если считать так, то выходит всего пять полян. Каждая из них отстоит от Кабула на один шери; это небольшие поляны, но трава их очень полезна коням, комаров там нет. Среди кабульских полян нет таких, как эти две поляны.

К востоку [от Кабула] лежит поляна Сиях-Санг; между Воротами кожевников и этой поляной находится могила Кутлук-Кадам. Так как летом там много комаров, то эту поляну редко огораживают. К луговине Сиях-Санг прилегает еще поляна Суст-Камари; по такому счету вокруг Кабула будет шесть полян, но [особенно] известны четыре поляны.

Область Кабула — неприступная область; врагу проникнуть в нее трудно. Между Балхом, Кундузом и Бадахшаном, с одной стороны, и Кабулом — с другой, лежат горы Хиндукуша; с этих гор ведут семь дорог. Три дороги проходят через Панджхир; выше всех лежит перевал Хавак, ниже — Тул, еще ниже — Базарак 265. Из этих трех перевалов /130б/ самый удобный Тул, но дорога через него немного длиннее; вероятно, по этой причине его и называют Тул.

Самый прямой путь — через Базарак; Тул и Базарак ведут вниз, в Сар-Аб. Жители Сар-Аба называют перевал Базарак Паранди, так как этот перевал ведет к деревне Паранди. Есть еще дорога через Парван. Так как между большим перевалом и Парваном имеется еще семь перевалов, то их называют Хафт-Бача. Со стороны Андар-Аба идут две дороги, они сходятся у большого перевала и через Хафт-Бача ведут в Парван. Это очень трудная дорога. Еще три дороги идут от Гур-Банда; ближайший путь к парванской дороге лежит через перевал Янги-Юл — он ведет в Валиан и Хинджан. Другая дорога проходит через перевал Кипчак; она ведет к месту слияния рек Кизил-Су и Андар-Аб. Эта дорога тоже хорошая.

Еще одна дорога — через перевал Шиберту 266. Летом, когда вода поднимается, [путешественники], пройдя перевал Шиберту, идут через Бамиан и Сайган, а зимой идут через Аб-Дара.

Зимой на четыре-пять месяцев все дороги закрыты, кроме дороги через Шиберту; пройдя этот перевал, идут через Аб-Дара. Летом, когда вода прибывает, положение на этих дорогах такое же, как зимой, ибо дороги в руслах рек, вследствие высокой воды, непроходимы; если, не идя вброд, вздумают пройти горами, то переход труден. Три или четыре месяца осенью, когда снега мало и вода /131а/ стоит низко, — [лучшее] время идти этими дорогами. В горах и в ущельях попадается немало нечестивых разбойников.

Дорога со стороны Хорасана идет через Кандахар; эта дорога ровная и на ней нет перевалов. [145]

Со стороны Хиндустана идут четыре дороги. Одна дорога идет через Ламганат. На этой дороге в Хайберских горах 267 есть небольшой перевал. Другая дорога идет через Бангаш, третья — через Нагзи, еще одна — через Фармул; на этих дорогах тоже есть невысокие перевалы. Путешествующие по этим дорогам переходят реку Синда 268 у трех переправ. Те, которые перешли ее у переправы Нил-Аб, идут через Ламганат; зимой они переходят реку Синда и реку Кабула выше слияния реки Кабула с рекой Синда. Двигаясь с войском в Хиндустан, я чаще всего пользовался этими переправами; в тот раз, когда я пришел, разбил и взял в плен Султан Ибрахима, и завоевал Хиндустан, я переправился у Нил-Аба на баржах. Кроме как в упомянутых местах, через реку Синда нельзя нигде переправиться без барж.

Путешественники, переходящие у переправы Динкут, идут через Бангаш: те, что переправляются у Чалпара, если они идут через Фармул, попадают в Газни, а если пойдут через Дашт, то придут в Кандахар. В Кабульской области живут различные племена. В долинах и равнинах живут аймаки, тюрки и арабы; в городе и некоторых деревнях живут сарты, /131б/ в других деревнях и областях обитают [племена] Пашаи, Параджи, Таджики, Бирки и Афгани. В горах Газни живут племена Хазара и Никудери; среди хазарейцев и никудерийцев некоторые говорят на могольском языке.

В горах к северо-востоку находятся селения кафиров, например, Катур и Гибрик; на юге — поселения афганцев 269.

В Кабульской области говорят на одиннадцати или двенадцати языках: арабском, персидском, тюркском, могольском, индийском, афганском, пашаи, параджи, гибри, бирки, ламгани. Ни в какой другой области, насколько известно, не живет так много различных племен, говорящих на разных языках.

В Кабульской области четырнадцать туманов. В Самарканде, Бухаре и вообще в тех краях маленькие области, подчиненные столице какой-нибудь большой области, называются туман; в Андиджане, Кашгаре и между ними — орчин, в Хиндустане — паргана. Хотя Баджур, Савад, Паршаваур и Хаштнагар раньше зависели от Кабула, но теперь из-за афганцев некоторые из них разорены, другие перешли к афганцам и перестали быть [отдельными] областями.

На востоке лежит Ламганат. Эта область состоит из пяти туманов и двух булуков. Самый большой из этих туман Нингнахар — в некоторых летописях [это название] пишут Негархар. Местопребывание его даруги — Адинапур, от Кабула до Адинапура тринадцать йигачей пути к востоку. Между Кабулом и Нингнахаром очень тяжелая и плохая дорога; в трех или четырех местах есть небольшие /132а/ перевалы, в двух или трех местах — узкие ущелья. Хирилчи и все афганские разбойники грабили на этой дороге.

В этих местах [раньше] не было поселений. Я приказал населить [местность] Кара-Ту в конце Курук-Сая, и дорога поэтому стала безопасной.

Жаркую полосу от холодной полосы отделяет перевал Бадам-Чашме. На кабульской стороне этого перевала выпадает снег, на курук-сайской и ламганатской стороне снег не идет. Миновав этот перевал, человек видит [совсем] другой мир: деревья — другие, травы — другие, животные — другие, нравы и обычаи у жителей — другие.

В Нингнахаре девять рек: рис и пшеница там хорошие, апельсинов, [146] лимонов и гранатов много и они тоже хороши. Перед крепостью Адинапур, в южной стороне, на возвышенности, я разбил в девятьсот четырнадцатом году 270 большой сад, названный Баг-и Вафа. Он возвышается над рекой; река течет между садом и крепостью; апельсинов, лимонов и гранатов там много. Когда я разбил Пахар хана и завоевал Лахор и Дибальпур, то привез в этот сад бананы и посадил их; они хорошо удались. В предыдущем году там посеяли сахарный тростник, хороший получился тростник; этот тростник посылали в Бадахшан и в Бухару. Местоположение этого сада высокое, проточная вода там всегда есть, холод зимой умеренный. Посреди сада маленький /132б/ пригорок. Ручей, достаточный для одной мельницы, постоянно течет из сада, [спускаясь] с холма в этом саду. Посреди сада на холме разбиты четыре клумбы.

В юго-западной стороне сада находится водоем площадью десять на десять [кари] 271 . Вокруг него всюду растут апельсиновые деревья, гранатные деревья там также есть. Возле водоема все покрыто трилистником; это лучшее место в саду. В то время, когда желтеют апельсины, сад кажется очень красивым. Очень хороший вышел сад.

Гора Кух-и Сафид 272 стоит на юге Нингнахара. Эта гора отделяет Нингнахар от Бангаша. Для всадника там дороги нет: с этой горы стекают девять рек. Снег на ней никогда не убывает; вероятно поэтому ее и называют Кух-и Сафид. Внизу, в долине, снег никогда не идет; расстояние между снежной и бесснежной полосой составляет полдня пути.

На склонах этой горы есть места с хорошим воздухом. Вода там холодная, в льде надобности нет. К югу от крепости Адинапур протекает река Сурх-Руд; крепость стоит на возвышенности. Это гора с отвесными склонами высотой в сорок-пятьдесят кари. К северу выступает отрог этой горы.

Адинапур — очень хорошо укрепленная крепость. Та гора стоит между Нингнахаром и Ламганатом; всякий раз, как в Кабуле идет снег, на макушку этой горы тоже падает снег, поэтому жители Ламганата /133а/ знают, что в Кабуле шел снег. [Что же касается] дороги из Кабула в Ламганат, то, если идти через Курук-Сай, одна дорога ведет через перевал Дири, реку Баран переходят у Булана и попадают в Ламганат; другая дорога проходит ниже Курук-Сая, через Кура-Ту, и ведет в Ламганат.

Если же идут через Ниджрау, то переходят реку Бадрау у Карангрика и идут к перевалу Бад-и Пич.

Хотя Нингнахар — один из пяти туманов Ламганата, но ламганатскими называют только [следующие] три тумана. Из этих трех туманов один — Алишенг; к северу от него лежат высокие, неприступные снеговые горы, примыкающие к горам Хиндукуша; эти горы сплошь населены кафирами. Ближайшая к Алишенгу земля кафиров — Мил. Река Алишенга выходит из Мила. Могила великого Лама, отца святейшего пророка Нуха, находится в тумане Алишенг. В некоторых летописях великого Лама называют также Ламак и Ламекан. Часто приходилось замечать, что жители этой страны в некоторых случаях вместо [буквы] каф произносят гаин. Вероятно, по этой причине область и называется Ламган.

Еще один туман — Алангар. Ближайшая к Алангару земля кафиров — Кавар. Река Алангара вытекает из Кавара. Обе реки, пройдя Алишенг, и Алангар, сливаются и впадают в реку Баран ниже третьего тумана, то есть тумана Мандравар. /133б/ [147]

Один из двух упомянутых [выше] булуков — Дара-и Нур. Это необыкновенная местность. У входа в долину стоит крепость на выступе горы, с двух сторон которой — река. На уступах подножия горы много риса, иначе как по дороге там не пройдешь; апельсины, лимоны и другие плоды жаркой полосы там тоже есть, изредка попадается и финиковая пальма.

Берега реки, текущей с двух сторон крепости, сплошь покрыты деревьями; больше всего там деревьев амлука; этот плод некоторые тюрки называют «караемиш». В Дара-и Нуре его много, в других местах этого плода не видно. Виноград там тоже попадается, он весь вьется по деревьям. В Ламганате вино из Дара-и Нура знаменито. Тамошнее вино бывает двух сортов: их называют «ара-таши» и «сухан-таши»; ара-таши — золотистое, сухан-таши — красивого цвета, ярко-красное, однако, ара-таши крепче. Впрочем, крепость обоих не соответствует их славе.

Выше, в долинах, попадаются обезьяны; ниже, в сторону Хиндустана, также водятся обезьяны, но выше этих долин их нет. Жители тех мест раньше разводили свиней, но в наше время бросили это.

Еще один туман — Кунар и Нургил. Этот туман лежит несколько в стороне от Ламганата, среди земель кафиров, и является пограничной областью. Хотя по величине он равен ламганатским туманам, но из-за такого местоположения подать с него невелика, /134а/ [жители] платят меньше. Река Чаган-Сарай, пройдя с северо-востока через Кафиристан, протекает по этой области, сливается с рекой Баран в булуке Кама и течет на восток. Нургил лежит к западу от этой реки, Кунар — к востоку. Мир Сейид Али Хамадани 273 — помилуй его Аллах, — странствуя по этим местам, перешел в другой мир в одном шери выше Кунара. Ученики переносили его прах оттуда в Хутталан. На месте, где он умер, теперь стоит мазар. В девятьсот двадцать пятом году 274, когда я пришел и взял Чаган-Сарай, я совершил поклонения этому мазару. Там много апельсинов, лимонов и кориандра. Из Кафиристана привозят туда крепкие вина.

Жители этих мест рассказывают удивительную вещь, она кажется невозможной, но этот рассказ подтверждается всеми. Нижняя часть тумана [Нургил] называется Малата-Кунди; области, лежащие еще ниже, принадлежат к Дара-и Нуру и Атару. Выше Малата-Кунди во всей горной стране, то есть в Кунаре и Нургиле, в Баджауре, Саваде и в окрестных землях, распространен такой обычай: когда умирает женщина, ее кладут на носилки и поднимают их за четыре конца. Если умершая не совершала дурных дел, она заставляет держащих носилки невольно покачнуться и так толкает их, что даже если они, сделав усилие, удержатся на ногах, умершая падает с носилок. Если же она делала дурные дела, то труп остается неподвижным. Я слышал это не только от тех людей, жители Баджаура, Савада и всей той горной области согласно рассказывали такую историю. /134б/ Хайдар Али, Баджаури, который был султаном Баджаура, очень хорошо управлял этой областью. Когда умерла его мать, он не плакал, не принимал соболезнования и не наматывал черного тюрбана и [только] сказал: «Идите и положите ее на носилки; если она не пошевелится, я должен ее сжечь». Умершую положили на носилки, и она сделала обычные движения. Услышав об этом, ее сын тотчас же намотал черный тюрбан и справил обряд оплакивания. [148]

Еще один булук — Чаган-Сарай. Там всего одно селение, это небольшая местность. Чаган-Сарай — как бы вход в Кафиристан. Жители его вследствие смешения с кафирами, хотя и мусульмане, исполняют обычаи нечестивых. Большая река, называемая рекой Чаган-Сарай, течет с северо-востока от Чаган-Сарая, из-за Баджаура. С запада, из земли кафиров, называемой Пич, притекает еще одна река поменьше и вливается в Чаган-Сарай. В Чаган-Сарае есть желтоватое крепкое вино, оно не выдерживает никакого сравнения с вином из Дара-и Нура. В самом Чаган-Сарае нет ни винограда; ни садов; виноград привозят из земель кафиров, лежащих выше по реке, и из земли Пич. Когда я брал Чаган-Сарай, кафиры из Пича помогали его жителям. Вино там было в таком ходу, что у каждого кафира висел на шее бурдюк с вином. Они пили вино вместо воды.

Хотя Кама не отдельная местность и принадлежит к Нингнахару, но эту местность тоже называют булуком.

Еще один /135а/ туман — Ниджрау. Он находится в горах северо-восточнее Кабула. Горы позади Ниджрау сплошь населены кафирами. Это глухая, уединенная местность. Винограда и плодов там много, вина тоже немало, но только его кипятят. Зимой там откармливают много кур. Жители Ниджрау — винопийцы, безмолитвенники, не знают страха [перед грехом] и подобны язычникам. У них в горах много сосны, пинии, дуба и мастикового дерева. Сосна, пиния и дуб растут и ниже Ниджрау, но выше их совершенно нет; это деревья хиндустанские.

У жителей этой горной страны все светильники — из пинии; она горит, как свеча. Это весьма удивительно.

В горах Ниджрау водятся летающие лисицы 275. Летающая лисица — животное больше кошки; между передними и между задними ногами у нее перепонка вроде крыла летучей мыши; [этих лисиц] постоянно приносили ко мне. Говорят, они слетают вниз, с дерева на дерево, на расстояние полета стрелы. Я сам не видел, как они летают; мы посадили одну лисицу на дерево, и она быстро вскарабкалась наверх; когда ее согнали, она расправила крылья и, как бы паря, спустилась вниз без вреда для себя.

В этих краях есть также птица луче 276, эту птицу называют еще «бука-ламун». От головы до хвоста она пяти-шести разных цветов и переливается, как шея у голубя, а величиной она будет с горную куропатку. По-видимому, это хиндустанская куропатка. Жители этой страны рассказывают удивительную вещь: когда приходит зима, эти птицы спускаются к подножию гор. Если в полете /135б/ они пролетают над виноградником, то совершенно не могут лететь дальше, и их ловят. В Ниджрау есть еще мышь, которую называют мускусной мышью. От нее, говорят, идет запах мускуса; я ее не видывал.

Еще один туман — Панджхир. Панджхир лежит вдоль дороги, очень близко к Кафиристану. Путь разбойников кафиров проходит через Панджхир и вследствие близости его к Кафиристану с него тоже берут [налог] меньше. Когда я в последний раз пришел и завоевал Хиндустан, кафиры вторглись в Панджхир, убили там много людей и произвели большие опустошения.

Еще один туман — Гур-Банд. В тех землях горный перевал называют «банд». В сторону Гура идут через перевал; вероятно, по этой причине и говорят: «Гур-Банд». Верховья долины захватили в Гур-Банде хазарейцы. Есть там несколько деревень, это место малодоходное. Говорят, что в горах Гур-Банда [149] попадаются серебряные рудники и залежи ляпис-лазури.

На склонах горы встречаются деревни: повыше — Мита-Кача и Парван, а внизу — Дур-Нама, [всего] двенадцать или тринадцать деревень. В этих деревнях много плодов, вина там крепче всех других.

Так как все названные деревни расположены на склонах гор и в горах, то хотя подати и вносятся, но в этом отношении они дают немного.

Ниже деревень, между горами и рекой Баран, лежат две полосы ровной степи. Одну называют Курра-и Тазиан, другую — Дашт-и Шейх. Весною поля, засеянные просом, там /136а/ очень красивы, аймаки и тюрки приходят туда весной. На склонах гор тогда много разноцветных тюльпанов всякого сорта. Как-то раз я велел их сосчитать; оказалось тридцать два или тридцать три сорта необыкновенных тюльпанов. Там есть один сорт тюльпанов, от которого идет легкий запах красной розы; мы называли его «тюльпан с запахом розы». Он растет в Дашт-и Шейхе только на одном участке земли, в других местах его нет. На склонах этих гор, ниже Парвана, попадается тюльпан-столистник. Он тоже растет на одном участке земли при выходе из ущелья Гур-Банд.

Между этими двумя равнинами стоит гора поменьше. На этой горе тянется гряда песку с вершины до подножья, Ходжа Риг-и Раван называется. Говорят, что летом с этих песков доносятся звуки литавр и барабанов.

Есть там еще деревни, зависящие от Кабула. Юго-западнее Кабула стоит большая снеговая гора; снега на ней хватает до нового снега; редкий год снег не долежит до снега. Когда в кабульских ледниках кончается лед, то привозят снег с этой горы, готовят ледяную воду и пьют. От Кабула до горы будет три шери.

Гора Бамиана и эта гора — неприступные горы. [Реки] Харманда, Синга, Дугабе, Кундуза и Балх-А текут с этих гор; говорят, что за один день можно напиться из всех четырех рек.

Большинство упомянутых деревень находится на склонах этой горы. В садах там много винограда, всякого рода плодов тоже немало. Среди этих деревень нет ни одной лучше Исталифа и Астаргача. Улуг бек мирза, говорят, называл эти последние две деревни /136б/ Хорасаном и Самаркандом.

Пагман тоже входит в число этих селений. Хотя виноград и плоды Пагмана не таковы, как в других селениях, но воздух его вне всякого сравнения. Горы Пагмана — снеговые горы. Неизвестно, во многих ли местах есть селения, подобные Исталифу. Через Пагман протекает большая река, по обеим сторонам реки тянутся сады; там есть зеленые приятные садики. Вода в ней холодная, так что нет нужды охлаждать ее льдом, и большей частью чистая.

В этом селении есть сад, называемый Баг-и Калан, который Улуг бек мирза силой отнял у его хозяина. Я уплатил владельцам стоимость этого сада и приобрел его. Перед садом растут большие чинары; под чинарами тянется зеленая, приятная, тенистая лужайка. Посреди сада постоянно течет ручей, достаточный для одной мельницы, на берегах этого арыка растут чинары и другие деревья. Я приказал его выровнять и выпрямить; очень хорошее получилось место.

Ниже этих селений, на курух или полтора куруха выше степи, по склонам горы струится источник. Ходжа Се-Яран называется. У этого источника и вокруг него растут деревья трех пород. Над источником высятся густые чинары, получается приятная тень; по обоим берегам, у [150] подножья горы, на холмах растут высокие дубы; /137а/ кроме этих двух участков, где есть дубовые рощи, в горах к западу от Кабула совсем нет дубов. А перед источником на краю этих рощ, аргувана 277 больше нигде нет. Говорят, что эти три породы дерева — чудо трех святых; причину названия Се-Яран 278 видят именно в этом. Я приказал обложить этот источник камнем и облицевать его берега алебастром и цементом на площади десять на десять [кари]. С четырех сторон над источником возникла ровная, правильная площадка, выходящая к роще аргувана, когда цветы аргувана распускаются, то неизвестно, есть ли другое такое [красивое] место в мире. Желтого аргувана там тоже много: желтый аргуван распускается на склонах гор одновременно с красным.

К юго-западу от источника постоянно течет из долины ручей, где воды меньше, чем нужно на одну мельницу. Я велел выкопать для этой воды арык и направил ручей на холм к юго-западу от источника Се-Яран. На этом холме я устроил большую круглую суфу 279 и вокруг суфы со всех сторон посадили тальник; очень приятное получилось место. Выше суфы, возле холма, я велел посадить виноградник. Тарих проведения этого арыка заключается в словах «Джу-и Хуш».

Еще один туман — Лахугар самое большое селение его — Чарх. Досточтимый Мулла Якуб 280 родом из этого Чарха. Муллазаде, сын Муллы Османа, /137б/ тоже уроженец Чарха.

Сиджавенд — также одно из селений Лахугара. Ходжа Ахмед и Ходжа Юнус происходят из этого Сиджавенда. Садов в Чархе много, в других селениях Лахугара садов нет.

Жителей Лахугара называют «авган-шал», это название употребляется и в Кабуле. Вероятно, [правильное название] — «авган-шиар», но говорят авган-шал.

Еще есть там область — Газни 281, которую многие считают туманом. Газни была столицей Сабуктегина 282, Султан Махмуда 283 и его потомков; некоторые пишут также Газнин. Столицей Шихаб ад-дина Гури тоже был этот город. Султан Шихаб ад-дина 284 в Табакат-и Насири 285 и в некоторых историях Индии называют Му'изз ад-дином.

Газни находится в третьем климате. Эту область именуют также Забул; название Забулистан означает эту местность. Некоторые считают, что Кандахар тоже входит в Забулистан. От Кабула до Газни четырнадцать йигачей пути на [юго-] запад. Если по этой дороге тронуться из Газни рано утром, то между второй и послеполуденной молитвой придешь в Кабул. Из Адинапура, который находится в тринадцати йигачей пути, из-за дурной дороги никогда не дойдешь до Кабула за один день.

Газни — незначительная область; в ее реке хватает воды на четыре-пять мельниц. Город Газни и четыре-пять селений орошаются этой рекой; еще четыре-пять селений орошаются каризами. 286 Виноград в Газни лучше кабульского винограда; дыни там тоже вкуснее, чем в Кабуле.
Яблоки в Газни также хорошие; /138а/ их вывозят в Хиндустан.

Сеять [в Газни] очень трудно; все пространство, которое засевают, каждый год приходится заново покрывать землей; однако урожай от посевов в Газни больше, чем в Кабуле. Там сеют марену, ее разводят по всему Хиндустану. Лучшее из того, что производят жители Газни — марена.

Кочевое население Газни — хазарейцы и афганцы. Сравнительно с Кабулом, в Газни все всегда дешево. Жители этой области — ханифиты по исповеданию, люди [151] чистой веры и хорошие мусульмане; людей, которые постятся три месяца, там много. Своих жен и женщин они тщательно скрывают и охраняют.

Мулла Абд ар-Рахман — один из великих людей Газни. Это был ученый человек. Он постоянно преподавал науки, был весьма благочестив, богобоязнен и воздержан в жизни. В год смерти Насир мирзы Мулла Абд ар-Рахман ушел из мира.

Гробница Султан Махмуда находится в пригороде Газни; так как там могила султана, то его называют «Рауза 287»; хороший газнийский виноград привозят из Рауза. Могилы сыновей Махмуда Султан Мас'уда и Султан Ибрахима тоже находятся в Газни. Благословенных мазаров в Газни множество.

В тот год, когда я взял Кабул и Газни, разграбил Кохат, Банну, Дешт и страну афганцев, убил много народа и, пройдя через Дуки по берегу Аб-и Истада, пришел в город Газни, мне сказали, что в одном из селений Газни есть мазар, в котором могильный камень качается, едва лишь произнесут благословение пророку. Мы пошли туда и посмотрели: колебание /138б/ камня было заметно. Позднее стало известно, что это хитрость муджавиров 288. Они приладили над могилой кольцо; всякий раз, как до кольца дотрагивались, оно качалось и чудилось, что качается камень. Так людям, которые раньше никогда не садились в лодку, когда они сядут, кажется, что качается берег. Я приказал муджавирам встать далеко от кольца. Сколько ни повторяли благословений, движения камня замечено не было. Я велел сорвать кольцо и сделать над могилой купол; муджавирам было с угрозой запрещено так поступать.

Газни — весьма незначительная область. Я всегда удивлялся, почему государи, которым были подвластны Хиндустан и Хорасан, владея такими землями, сделали столицей столь ничтожное место. Во времена Султан Махмуда там было три-четыре плотины. На реке Газни, в трех йигачах к северу от города, выше по реке, Султан построил большую плотину. Высота этой плотины сорок или пятьдесят кари, длина — около трехсот кари. Воду там накапливают и по мере надобности пускают на посевы. Ала ад-дин Джехансуз Гурид, когда завладел этой областью, сломал плотину, сжег множество могил потомков Султана, разрушил и сжег город Газни, а жителей ограбил и перебил. В отношении избиения и разорения /139а/ он не упустил ни одной мелочи. С тех пор эта плотина разрушена. В год завоевания Хиндустана мы послали через Ходжа-и Калана деньги на отстройку этой плотины. Надеюсь, что с помощью божьей плотина будет отличная.

Еще одна плотина — Сахан, к востоку от Газни. Она также находится в двух-трех йигачах от Газни и тоже давно разрушена; ее даже нет возможности привести в порядок.

Третья плотина — Сар-и Дех, эта плотина хорошо благоустроена.

В книгах пишут, что в Газни есть один источник и что если в этот источник бросят грязь и нечистоты, сейчас же будет буря, потоп, дождь и метель. В другой летописи я нашел, что, когда Рай 289 Хинда осаждал Сабуктегина в Газни, Сабуктегин приказал бросать в этот источник грязь и нечистоты, и началась буря, потоп, дождь и метель; этой хитростью он отразил врага. Сколько я ни допытывался в Газни, никто не мог указать мне этого источника.

В наших странах Газни и Хорезм знамениты холодом, как знамениты этим Султания и Тебриз в обоих Ираках и в Азербайджане.

Еще один [кабульский] туман — Зурмут 290. От Кабула он лежит к югу, [152] от Газни — к юго-востоку. От Кабула до Зурмута будет двенадцать-тринадцать йигачей пути, от Газни — семь-восемь йигачей. В Зурмуте восемь селений; местопребывание его даруги — Гардиз. Внутри крепости Гардиза большинство домов — в три или четыре яруса. /139б/ Гардиз недурно укреплен; когда [жители] Гардиза восстали против Насир мирзы, этот город доставил мирзе много хлопот.

Обитатели Зурмута — авган-шали. Они сеют хлеб и занимаются земледелием; [плодовых] деревьев, садов и огородов у них нет.

В южной части на юге этого тумана стоит гора, город Баркистан называется. На склоне этой горы, на возвышенном месте, течет источник; могила шейх Мухаммед Мусульмана находится в этом месте.

Еще один [кабульский] туман — Фармул. Это незначительное место. Яблоки там недурные, их вывозят в Мультан и в Хиндустан. «Сыновья шейха» — потомки шейха Мухаммед Мусульмана, пользовавшиеся почетом в Хиндустане во времена афганцев, происходят из Фармула.

Еще один туман — Бангаш. Вокруг него живут одни разбойники-афганцы [из племен] Хугиани, Хирильчи, Тури и Ландар. Они обитают как бы в стороне и поэтому не платят податей добровольно. Мне пришлось осуществлять большие дела, завоевывать Кандахар, Балх, Бадахшан и Хиндустан; по этим причинам для усмирения Бангаша времени не было. С божьей помощью, когда найдется время, Бангаш и его разбойники несомненно будут усмирены.

Один из булуков Кабула — булук Ала-Сай. От Ниджрау он отстоит в двух-трех шери. На восток, со стороны Ниджрау, дорога идет гладко и ровно; достигнув места, называемого Кура, попадают в Ала-Сай через небольшой перевал. В этом месте жаркую полосу от холодной отделяет перевал Кура. Через этот перевал Кура улетают птицы ранней весной. Жители местности Пичган, зависящей от Ниджрау, ловят на этом перевале много /140а/ птиц. У выхода с перевала они там и сям устраивают укрытия из камня, птицеловы садятся за эти укрытия и укрепляют конец сети в пяти-шести кари от укрытия. Одну сторону сети прижимают камнем к земле, другую сторону до половины сети, то есть в три-четыре кари длиной, привязывают к палке. Один конец палки держит в руке человек, сидящий в укрытии; через отверстия в укрытии он высматривает птиц. Когда птицы приближаются, сеть тотчас же поднимают и птицы сами залетают туда; таким способом ловят много птиц, и их даже не успевают убивать.

В этой местности нет гранатов лучше, чем гранаты из Ала-Сая; аласайские гранаты развозят по всему Хиндустану. Виноград там тоже неплохой; аласайское вино крепче, чем вино из Ниджрау, и красивей цветом.

Еще один булук — Бадрау; он примыкает к Ала-Саю. В Бадрау нет плодов; [на земле] работают там кафиры, которые сеют хлеб.

Как в Хорасане и Самарканде кочуют тюрки и аймаки, так в этой области кочуют хазарейцы и афганцы. Из хазарейцев там больше всего [представителей племени] Султан-Мас'уди, из афганцев больше всего Мехмендов.

Доходов Кабула — с земель, от пошлин и с кочевников собирают восемь лаков 291 шахрухи 292. /140б/

Горы в восточной стороне Кабульской области двух родов; горы на западе тоже двух родов. Андерабские, Хостские и Бадахшанские горы все покрыты арчой, изобилуют источниками и поднимаются полого; трава на горах, на холмах и в долинах одинаковая, хорошая. [153] Больше всего там травы буте-ках, это очень подходящая для коней трава. В Андиджанской области эту траву называют «бутках»; причина такого наименования не была известна, но здесь я ее узнал: эту траву якобы называют «буте-ках» потому, что она растет кустами.

Летовки Хисара, Хутталана, Самарканда, Ферганы и Моголистана все расположены так же, как в Кабульской области; хотя летовки Ферганы и Моголистана не идут ни в какое сравнение с кабульскими, но и горы и летовки и тут и там одного рода. А горы Ниджрау, Ламганата, Баджаура и Савада — это горы, где много сосны, пинии, дуба, маслины и мастикового дерева; трава там не такая, как на тех горах — густая и высокая, но это бесполезная трава: она не годится для коней и овец.

Хотя эти горы по высоте не таковы, как [описанные выше], и представляются глазу незначительными, но это удивительно неприступные горы; кажется, будто это пологие холмы, а между тем, каждая гора и холмик очень круты и каменисты; там нигде не проедешь на коне.

На этих горах много хиндустанских птиц и хиндустанских животных, /141а/ например, попугаев, шареков, павлинов, луча, обезьян, нилгау 293, коротконогих оленей; кроме упомянутых животных, там есть еще разные другие птицы и звери, о которых не слыхано в Хиндустане.

Горы на западной стороне — горы Дара-и Зандана, Дара-и Суфа, Гарзавана и Гарчистана — однородные. Пастбища в большинстве случаев расположены в долинах; трава в горах и на холмах не такая, как на северных, горах; таких густых деревьев и арчи там тоже нет, но зато трава там полезна коням и овцам; поверхность этих гор вся удобна для езды на коне; все поля расположены на горах.

Кииков на этих горах много: русла потоков проходят в неприступных ущельях; большинство этих ущелий — отвесные и в них нигде нельзя спуститься. Удивительное дело: во всех других горах непроходимые места находятся на высотах, а на этих горах они в низинах. Горы Гура, Газива и Хазаре тоже такие, пастбища лежат в долинах этих гор. Деревьев там тоже мало, а арчи [совсем] нет; трава на пастбищах полезна коням и овцам, кииков много.

В горах, упомянутых раньше, неприступные места лежат внизу, а на этих горах — дело обстоит не так.

Горы в Ходжа-Исмаиле, Даште, Дуки и стране афганцев однородны: они низкие-низкие, травы там мало, воды недостаточно; это горы без деревьев, некрасивые, никуда не годные. /141б/ Горы там соответствуют людям; ведь говорится: «Не будь сходства, не было бы и встречи». Немного есть на свете гор, так нехорошо устроенных.

Хотя в Кабуле зимой падает глубокий снег, но там есть хорошие дрова и они близко: в один день можно сходить за ними и принести. На дрова там идет мастиковое дерево, дуб, миндальное дерево и кирканд; лучшее из них — мастиковое дерево; оно ярко горит и дым от него хорошо пахнет; уголья держатся долго, свежее оно тоже горит.

Дубовые дрова — также хороши; хотя они горят более тускло, но зато жарко; углей от них много. У дуба есть удивительное свойство: если поджечь зеленые дубовые ветки с листьями, они вспыхивают с громким треском и, треща, загораются сразу, снизу доверху; горящий дуб очень красивое зрелище. Миндальное дерево — изобильнее и распространеннее других; угли от него нестойкие. Кирканд — это низенький колючий кустарник: свежий и сухой горит одинаково. У всех обитателей [154] Газни на дрова идут эти деревья.

Кабульская область лежит в горах; горы там — это как бы мосты, покрытие клевером. Населенные места разбросаны среди них. Кииков и дичи там мало. Когда осенью и весной красный киик, т. е. архар-гальча, тянется на зимние и летние пастбища, он идет по определенным дорогам; йигиты с соколами и собаками сторожат на этих дорогах /142а/ и ловят кииков.

В области малого Кабула и Сурх-Аба водится также кулан 294, а белого киика там совсем нет. В Газни белый киик и кулан [иногда] встречаются. Мало где попадаются такие жирные киики, как в Газни.

Весной в Кабуле есть много мест для охоты на птиц. Большинство перелетных птиц пролетают вдоль берегов реки Барана, так как на востоке возвышаются горы, на западной стороне — тоже горы, а прямо напротив, там, где тянутся берега реки Баран, находится большой перевал через Хиндукуш; другого же перевала вообще нет. По этой причине все птицы пролетают в том месте. Если дует ветер или над перевалом Хиндукуша немного облачно, птицы не могут лететь и все садятся на берегах Барана. В эту пору жители тех мест ловят много уток.

В конце зимы на берега Барана прилетает много уток, они очень жирные. Позднее там попадается бесчисленное множество больших птиц — журавлей и цапель. По берегам Барана на журавлей ставят сети и ловят сетями много птиц, аистов, цапель и пеликанов тоже ловят веревками во множестве. Ловля этих больших птиц — нечто необычное. Способ их ловли таков: вьют тонкую веревку длиной в полет стрелы, к одному концу веревки прикрепляют дротик, к другому концу прилаживают кольцо из рога, потом берут палку толщиной в кисть руки /142б/ и длиной в один кариш 295 и наматывают веревку до конца на эту палку, начиная с той стороны, где стрела. Когда веревку всю намотают на палку, к [свободному] концу крепко прикрепляют [роговое] кольцо, затем эту палку толщиной в кисть руки вынимают из веревки, так что моток веревки оказывается полым. Кольцо надевают на руку и бросают стрелу навстречу летящей птице, стрела попадает птице в крыло или в шею, веревка обвивается вокруг нее и птица падает. Все жители Барана ловят таким способом много птиц, но только такая ловля очень трудна. Для этого подходят дождливые темные ночи; в такие ночи птицы из-за хищников и диких зверей до рассвета не знают покоя и все время летают, причем летают низко; в темные ночи дорогой для птиц служит текущая вода, ибо в темноте видно, как она течет. От страха птицы до рассвета летают взад и вперед над водой, то выше, то ниже; в это время и бросают веревку. Я раз ночью бросил такую веревку; веревка разорвалась, а птицы не нашли. К утру птицу на обрывке веревки нашли и принесли. Таким способом люди на Баране ловят много цапель. Султаны на шапки делают из перьев цапли. К числу кабульских товаров, идущих в Ирак и Хорасан, принадлежат такие султаны.

Там существует целый отряд рабов-охотников, их две или три сотни семейств; один из потомков Тимур бека привел этих рабов из окрестностей Мультана. /143а/ [Единственное] дело и занятие этих рабов — ловить птиц; они выкапывают пруд, втыкают в дно много жердей, раскидывают [на жердях] посреди пруда сеть и ловят всевозможных птиц. Не только эти охотники ловят птиц; все люди, живущие на берегах Барана, бросают веревку, [155] раскидывают сети и всякими способами ловят птиц и притом всевозможных.

В это время года по реке Барану идет рыба. Сетями и плетенками ловят много рыбы. Осенью берут десять или двенадцать вязанок [растения] кулан куйруги и двадцать-тридцать вязанок кук-шибака 296, приносят к верховьям реки, мелко рубят и бросают в воду; едва их туда бросят, рыба, вошедшая в реку, пьянеет, и ее начинают ловить. Ниже в подходящем месте ставят плетенки 297. Плетенки связывают таким образом: из ивовых прутьев в палец толщиной плетут нечто вроде решетки. Эту решетку ставят в виде воронки в таком месте, где вода течет вниз, и кладут вокруг нее камни, так что вода с шумом падает на решетку и, падая, устремляется дальше. Вода уходит вниз, а рыба остается в решетке; оглушенную рыбу подбирают сверху. Такими решетками ловят много рыбы; на реках Гульбахара, Парвана и Исталифа ловят рыбу таким способом.

По зимам в Ламганате ловят рыбу другим диковинным способом. /143б/ В местах, где вода течет сверху, делают в дне углубления в виде ям и выкладывают эти впадины камнями, словно под очаг; сверху тоже нагромождают камни, оставляя в этом месте для воды один проход снизу. Камни кладут так, что рыба, войдя, не может никуда выйти, кроме этого прохода; над наваленными камнями течет вода и в ямах получается нечто вроде рыбного садка. Зимой всякий раз, как понадобится рыба, открывают одну из этих ям и достают сорок или пятьдесят рыб разом. Вот каким образом открывают ямы: их устраивают в известном, определенном месте и, оставив один вход, со всех сторон обкладывают рисовой соломой; поверх соломы накладывают камни. У входа привязывают нечто вроде плетенки, концы плетенки соединяют один с другим и связывают. В эту плетенку вкладывают еще одну плетенку, укрепляя ее так, чтобы ее отверстие оказалось напротив отверстия наружной плетенки; длина внутренней плетенки равняется половине длины наружной плетенки; вход у внутренней плетенки делают узкий. Рыба, пройдя через нижнее отверстие внутренней плетенки, попадает в большую плетенку; нижнее отверстие большой плетенки устраивают таким образом, что рыба не может выйти оттуда, а нижнее отверстие внутренней плетенки прилажено так, что рыба, которая вошла в верхнее отверстие, одна за другой проходит во внутреннее отверстие; /144а/ концы прутьев внутреннего отверстия заострены. Рыба, прошедшая через это отверстие, попадает внутрь большой плетенки, выходное отверстие которой завязано, так что рыба не может выйти. Если она повернет назад, то не сможет пройти из-за зубцов внутреннего отверстия плетенки. Приладив эту плетенку ко входу, открывают сверху рыбной садок, укрепленный вокруг рисовой соломой, и всю рыбу, что попадает в руки, ловят прямо в яме, а если рыба убежит, то выход для нее один, она попадает в упомянутую плетенку, и ее ловят там. Такого способа рыбной ловли я в других местах не видал.

Через несколько дней после взятия Кабула Муким попросил позволения уйти в Кандахар. Так как он пришел, заключив условие и договор, то ему было разрешено уйти к отцу и брату целым и невредимым со всеми своими людьми, скарбом и пожитками. [156]

Отпустив Мукима, я разделил область Кабула между мирзами и всеми гостями-беками. Газни с прилежащими и примыкающими местами был отдан Джехангир мирзе; туманы Нингнахар, Мандравар, Дара-и Нур, Кунар, Нургил и Чаган-Сарай получил Насир мирза; бекам и йигитам, которые были со мной во времена казачества и пришли туда, я дал кому /144б/ деревню, кому удел, но по целой области не дал никому. Так бывало не однажды. Всякий раз, как великий бог посылал мне счастье, я смотрел на беков-гостей и на чужих беков и йигитов благосклонней, чем на своих старых слуг и андиджанцев, и давал им больше. И все-таки — удивительное дело! — на меня постоянно клевещут и говорят: «Кроме старых слуг и андиджанцев, он ни к кому не благоволит». Есть пословица: «Чего только враг ни говорит, чего только ни приснится во сне!».

Можно закрыть ворота города,
Но невозможно закрыть рот врагов.

Так как из Самарканда, Хисара и Кундуза пришло в область Кабула множество людей и народа, то мы приняли такое решение: Кабул — незначительная область, подвластная мечу, а не перу 298, для всего этого народа денег добыть нельзя. Дадим семьям этих людей немного хлеба, а воины пусть идут на добычу. Порешив на этом, мы наложили на Кабул и Газни с зависящими от них областями побор в тридцать тысяч харваров 299 хлеба. Я не знал размера доходов и урожая Кабула, и страна оказалась сильно разоренной от такого большого налога.

В это время я изобрел алфавит бабури 300.

С хазарейцев [из рода] Султан-Мас'уди мы потребовали много коней и баранов, и к ним были посланы сборщики. Через несколько дней от сборщиков пришло известие, что хазарейцы не платят подати /145а/ и встали на путь неповиновения; раньше они тоже неоднократно грабили [людей] на дорогах Гардиза и Газни. По этим причинам мы выступили, чтобы пограбить хазарейцев Султан Мас'уди.

Пройдя через Майдан, мы миновали ночью перевал Нирх и ко времени утренней молитвы напали на хазарейцев в окрестностях Чату. Так, как бы нам хотелось, мы их не пограбили. Вернувшись обратно дорогой через Сурах, мы отпустили Джехангир мирзу в Газни. Когда мы воротились в Кабул, сын Дариа хана, Яр Хусейн, пришел из Бхиры, чтобы служить нам.

Через несколько дней я произвел смотр войску и, созвав людей, знающих местные земли и воды, расспросил их об окрестных и соседних местах. Некоторые говорили о походе в Дашт, другие считали подходящим для этого Бангаш, третьи советовали двинуться на Хиндустан. Посоветовавшись, приняли решение идти на Хиндустан. В месяце ша'бане 301, когда солнце было в созвездии Водолея 302, мы выступили из Кабула, направляясь в Хиндустан.

Дорогой через Бадам-Чашме и Джагдалик с шестью ночевками на пути мы пришли в Адинапур. Я никогда еще не бывал в областях жаркой полосы и пограничных с Хиндустаном местах. Когда мы достигли Нингнахара, перед нашими взорами предстал совсем другой мир: трава — другая, деревья — другие, птицы — другие, нравы и обычаи народа /145б/ — другие. Я удивился, и действительно, там есть чему удивляться.

Насир мирза, который раньше прибыл в свою область, явился в Адинапур и остался при мне. Аймаки, пришедшие из холодной области, все [157] откочевали на зимовье и находились в Ламганате. Простояв день или два в тех местах, я присоединил к нашему войску их воинов и отставших от нас бойцов, затем перешел через Джу-и Шахи и остановился ниже, в Куш-и Гумбазе. Насир мирза, достав кое-какие припасы из своей области для нукеров и слуг, сказал; «Я приду вслед за вами через два-три дня» и, спросив разрешения, отстал. Когда мы вышли из Куш-и Гумбаза и остановились в Гарм-Чашме, ко мне привели одного из начальников племени Гагиани, [по имени] Пихи, который пришел туда с караванами. Мы взяли Пихи с собой, чтобы он указывал хорошие места и дороги. В один или два перехода мы миновали Хайбар и достигли Джама, где и остановились. Я слышал хорошие отзывы о Гуре-Катри; там, говорят, находится одно из капищ йогов 303 и индийцев; они приходят из далеких стран и стригут себе волосы и бороду в Гуре-Катри.

По прибытии в Джам я поехал прогуляться в Биграм. Я полюбовался там на одно огромное дерево и объехал окрестности Биграма. Проводником у меня был Малик Бу Са'ид Камари. Сколько мы ни спрашивали, где Гуре-Катри, он так и не сказал. Когда мы вернулись в лагерь, /146а/ он говорил Ходжа Мухаммед Амину: «Гуре-Катри находится возле Биграма, но я им этого не сказал, так как там есть узкие пещеры и опасные места». Ходжа сейчас же сподличал и передал мне его слова, но уже настал вечер, а путь был дальний, так что мы не смогли туда поехать.

На этой стоянке мы совещались, переходить ли нам реку Синд и в какую сторону потом направиться. Баки Чаганиани доложил, что следовало бы, не переходя реки, двинуться отсюда с одной остановкой на пути в местность, называемую Кохат, ибо жители ее, говорят, многочисленны, зажиточны и богаты скотом. [Баки Чаганиани], привел несколько кабульцев, которые говорили то же, что говорил он; я сам никогда раньше не слыхал об этих местах, но поскольку такой почтенный, пожилой человек, считая за благо направиться в Кохат, привел для подтверждения своего мнения нескольких свидетелей, я отменил переправу через реку и поход в Хиндустан. Выступив из Джама, мы перешли реку Бара и, приблизившись к перевалу Мухаммед-Пих, остановились там.

В это время афганцы Гагиани были в Пуршаваре; боясь моего войска, они потянулись к подножию гор. Один из их вождей, Хусрау Гагиани, пришел на эту стоянку и вступил ко мне в услужение. Его тоже, как и Пихи, /146б/ мы взяли с собой, чтобы они указывали нам хорошие места и дорогу.

Выйдя с этой стоянки в полночь, мы на восходе солнца прошли Мухаммед-Пих и к полудню совершили набег на Кохат. Нам досталось много быков и буйволов, афганцев тоже много попало в плен, но всех пленных мы отделили и освободили. В домах у них оказалось безмерно много зерна.

Добытчики, разграбив всю местность вплоть до берегов реки Синда, после ночевки присоединились к нам. Воинам не досталось столько добра, сколько обещал Баки Чаганиани, и Баки беку стало очень стыдно за свои настояния.

Дважды переночевав в Кохате и собрав добытчиков, мы посоветовались, куда теперь идти. Было решено напасть на афганцев из окрестностей Бангаша и Банну и возвратиться [в Кабул] через Нагз или через Фармул. Яр Хусейн, сын Дариа хана, который, придя в Кабул, служил мне, обратился с такой просьбой: «Если Дилазакам, Юсуфзаям в Гагиани будет приказано [158] слушаться моих слов, то я занесу меч государя на той стороне реки Синда». Я отдал приказы, какие он хотел, и отпустил его из Кохата.

Выйдя из Кохата, мы направились вверх к Бангашу через Хангу. Между Кохатом /147а/ и Хангу тянется долина; дорога идет по этой долине, с двух сторон которой высятся горы. Когда мы выступили и вошли в эту долину, то афганцы из Кохата и окрестных мест все собрались на горах по обеим сторонам долины, подняли боевые крики и начали шуметь. Малик Бу Са'ид Камари, который хорошо знал весь Афганистан и был проводником в этом походе, доложил: «Впереди, направо от дороги, стоит гряда гор. Если афганцы перейдут с этих гор на те горы, то мы сможем окружить их и захватить».

Бог помог, и афганцы, дойдя до этой гряды, поднялись туда. Я послал своих йигитов, приказав им тотчас же захватить перешеек между двумя горами; остальные воины получили приказ окружить афганцев со всех сторон. Когда мои воины подступили с той и с другой стороны, афганцы не смогли даже сражаться. Мы в одно мгновенье порубили их и захватили сто или пятьдесят афганцев; некоторых из них привели живьем, но от большинства принесли [одни] головы.

Афганцы, когда не могут сражаться, приходят к своим врагам, держа в зубах траву, они как будто говорят: «Я — твой бык». Этот обычай /147б/ мы узнали там: бессильные сопротивляться афганцы пришли с травой в зубах. Тем, кого привели живыми, я тоже приказал отрубить головы; на стоянке из их черепов построили минарет.

Наутро мы выступили и остановились в Хангу. Тамошние афганцы устроили на одной горной гряде сангар. Я впервые услышал слово сангар, придя в Кабул; люди там называют укрепленную гору сангар. Мои воины разбили этот сангар и принесли мне отрезанные головы ста или двухсот мятежных афганцев. Там тоже воздвигли минарет из голов.

Выйдя из Хангу и раз переночевав, мы остановились в месте, называемом Тил, в нижней части верхнего Бангаша. Там наши воины тоже ходили грабить ближних и окрестных афганцев; от одного из сангаров некоторые добытчики отступили очень легко.

Выйдя из Тила, мы пошли без дороги и, раз переночевав, утром спустились в Банну. Воины, кони и верблюды при спуске в ущелье очень измучились, а из быков, доставшихся нам в добычу, большинство осталось там.

Большая дорога лежала от нас правее, на расстоянии одного-двух курухов; дорога, по которой мы шли, не для всадника. Овчары, и пастухи иногда гоняют вниз по этой дороге и через ущелье свои стада и отары, /148а/ и поэтому ее называют Гусфанд-Лиар — дорога по-афгански будет лиар. Проводником у нас был Малик Бу Са'ид Камари; большинство воинов считали, что мы оказались левее дороги из-за этого Малик Бу Са'ида.

Банну стоит на ровном, гладком месте, сейчас же за горами Бангаша и Нагза, горы Бангаша и Нагза находятся к северу от Банну; река Бангаша выходит в Банну, и Банну орошается водой этой реки. К югу от Банну — Чаупара и река Синда, к востоку — Динкут, к западу — Дашт, который называют так же Базар-и Так. Из афганских племен эту область возделывают племена Курани, Киви, Сури, Исахайль и Ниязай 304.

Став лагерем в Банну, мы тотчас же получили известие, что степные племена устроили сангары на северных горах. Поставив во главе [159] его Джехангир мирзу, мы послали туда войско. Джехангир мирза пошел на сангар Киви, в одно мгновение захватил его, произвел всеобщее избиение, отрезал множество голов и привез их; воинам досталось много белой ткани; в Банну тоже воздвигли минарет из черепов.

Когда мы взяли этот сангар, один из больших людей Киви, по имени Шади хан, явился с травой в зубах, служить мне. Мы подарили ему пленных.

При набеге на Кохат было решено пограбить афганцев, живущих в окрестностях Бангаша и Банну, и затем воротиться обратно через Нагз или Фармул. /148б/ Когда мы разграбили Банну, жители, знающие тамошние земли и воды, доложили мне: «Дашт близко и его обитатели — люди зажиточные; дорога туда хорошая, она ведет в Фармул». Было решено совершить набег на Дашт и выйти этой дорогой.

Наутро мы выступили и остановились в одной из деревень Иса-Хайлей, на берегу реки. Иса-Хайли, узнав об этом, потянулись в горы Чаупара. Выступив из деревни Иса-Хайлей, мы остановились у подножия гор Чаупара. Наши добытчики пошли в горы, разбили один из сангаров Иса-Хайлей и доставили много овец, коров и тканей. В ту ночь афганцы Иса-Хайли произвели на нас ночной набег, но в этом походе мы проявляли большую осмотрительность, и они ничего не смогли сделать. Мы были настолько осторожны, что на правом краю, на левом краю, в середине и спереди всякий, кому было назначено определенное место, стоял на этом месте. Стражники, каждый со своей стороны, вооружившись, стояли на ногах вокруг лагеря, отойдя подальше, на расстояние полета стрелы от палаток. Так они простояли всю ночь. Каждую ночь всех наших воинов выводили и строили таким образом, трое-четверо из приближенных беков каждый вечер по очереди обходили лагерь с факелами, я тоже один раз сделал обход. Тем, кто не выходил /149а/ [на стражу], мы прокалывали нос и водили их напоказ вокруг лагеря. На правом крыле стояли Джехангир мирза, Баки Чаганиани, Ширим Тагай, Сейид Хусейн Акбар и еще несколько беков, на левом крыле — Мирза хан, Абд ар-Раззак мирза, Касим бек и еще несколько беков. В центре из больших беков не было никого, всё одни приближенные беки, а впереди стояли Сейид Касим ишик-ага. Баба Огли, Алла Кули Буран и еще несколько беков. Все войско разделили на шесть отрядов, каждому отряду был черед нести караул одни сутки.

Выступив оттуда, мы пошли на запад и остановились между Даштом и Банну в безводном русле реки. Воины прокопали сай и добыли воды для себя и для скота. Стоило только прокопать этот сай на глубину кари или полутора кари, как появилась вода. Не только из этого сая вода выходит подобным образом, таково свойство всех рек в Хиндустане: если прокопать дно на кари или полтора кари, непременно пойдет вода. Дивны пути создателя! В Хиндустане, где нет текучей воды нигде, кроме больших рек, вода находится так близко от высохшего русла.

Выйдя налегке на заре из этого русла реки, наши конные к послеполуденной молитве достигли деревень Дашта. Добытчики совершили набег на несколько деревень и доставили оттуда коров, ткани и лошадей. Всю ночь до утра и с утра до полудня подходили отставшие вьючные верблюды, быки и пехотинцы. /149б/ В тот день, когда мы там стояли, добытчики пригнали из деревень Дашта много быков и овец. Повстречав афганских купцов, они доставили [160] множество белой ткани, лекарственных трав, леденца, сахара, чистокровных коней и коней для продажи. Ходжу Хизра Нухани, одного из знаменитых и уважаемых афганцами купцов, Хинди Могол сбил с коня, отрезал ему голову и привез ее. Ширим Тагай поехал следом за добытчиками, один пеший афганец столкнулся с Ширим Тагаем лицом к лицу и отрубил ему мечом указательный палец.

На следующее утро мы выступили и остановились неподалеку, среди деревень Дашта. Выйдя оттуда, мы остановились на берегах реки Гумал. Из Дашта на Газни выходят две дороги; одна дорога ведет в Санг-и Сурах, пройдя Бурак, она идет в Фармул. Другая тянется по берегу реки Гумала и, не доходя до Зурака, тоже ведет в Фармул. Некоторые хвалили дорогу вдоль Гумала.

Пока мы стояли в Даште, два или три дня подряд шли дожди. Река Гумал сильно поднялась, так что мы с трудом отыскали переправу и перешли на другой берег. Люди, знающие дорогу, доложили, что, следуя вдоль Гумала, приходится несколько раз переходить реку; если вода будет так высоко, это окажется трудно. Относительно этой дороги у нас тоже появились сомнения. Так ни до чего и не договорились. Я решил условиться, какой дорогой идти утром на конях, когда барабан пробьет выступление. /150а/ Был день праздника разговения, я был занят праздничным омовением; Джехангир мирза и беки разговаривали между собой. Некоторые говорили: «Гора к западу от Дашта, которую называют Кух-и Мехтер Сулейман, стоит между Даштом и Дуки. Если обойти выступ этой горы, то дальше дорога будет ровная. Правда, это составит разницу в один-два перехода».

Их мнения сошлись на этом, и они решили направиться к выступу горы. Не успел я покончить с омовением, как все воины двинулись к выступу; большинство их переправилось через реку Гумал. Так как дорога была незнакомая, то мы, не зная, ближняя она или дальняя, пошли по ней, основываясь на ложных слухах. Праздничную молитву мы совершили на берегах реки Гумал. Науруз 305 пришелся вскоре после праздника разговения, промежуток между ними был всего в один или два дня. По этому поводу я сказал такую газаль:

Увидев новый месяц и лицо друга, люди радостны в праздник,
Мне же, вдали от твоего лика и бровей,
достались одни заботы в месяц праздника.
Пользуйся, Бабур, Наурузом ее лица и праздником встречи с нею,
Ибо лучше этого не будет для тебя дня;
будь хоть сотня наурузов и праздников.

Переправившись через реку Гумал, мы двинулись на юг, вдоль склонов горы. Когда мы прошли один-два куруха, /150б/ на холмах у подножия горы показалось несколько злополучных афганцев. Мы во весь опор помчались в ту сторону; большинство афганцев убежало, но некоторые по глупости уперлись и остались стоять на небольших холмиках у подножия и на склонах горы. Один афганец стоял на возвышенности; по-видимому, позади него была пропасть и ему некуда было уйти. Султан Кули Чанак в кольчуге поднялся на пригорок, порубился с афганцем и захватил его. Единственное [хорошее] дело, которое он совершил, состоя при мне, было именно это дело; оно явилось причиной моей благосклонности и возвышения Султан Кули Чанака.

На склоне другой горы Кутлук Кадам схватился и порубился с одним афганцем, и оба они полетели с высоты десяти или двенадцати [161] кари. Кутлук Кадам отрезал афганцу голову и принес ее.

Еще на одной горе Капак схватился с афганцем врукопашную, и они скатились вниз до половины горы; его голову Капак также принес. Многие из этих афганцев попали к нам в плен, все были освобождены.

Выйдя из Дашта, мы двинулись на юг вдоль склонов горы Кух-и Мехтер Сулейман и, сделав три ночевки, пришли в местечко Била; это одно из зависимых от Мультана селений на берегу реки Синда. Жители Била сели в лодки и переехали через реку; некоторые бросились в воду и переправились вплавь.

Напротив этого селения есть остров; /151а/ отставшие жители селения виднелись на этом острове. Большинство моих воинов, с лошадьми и с оружием, бросились в воду и переправились на остров, несколько человек при этом утонуло. Из моих нукеров среди погибших был Кул Арук, он был главный постельничий; из нукеров Джехангир мирзы [утонул] Кайтмас Туркмен. На острове воинам достались кое-какие вещи и пожитки.

Все жители тех мест переехали на лодках на другой берег реки Синда. Те, которые переправились напротив острова, полагаясь на глубину реки в этом месте, взяли в руки сабли и начали чваниться, играя ими. Один из [наших людей], переправившихся на остров, Кул Баязид бакаул, в одиночку, на незаседланном коне без доспехов бросился напротив них в воду. Река с той стороны острова была в два-три раза шире, чем с нашей стороны. Кул Баязид пустил лошадь вплавь: напротив афганцев, стоявших на той стороне, он вышел на мелкое место в полете стрелы от врагов, вода была лошади по брюхо. Кул Баязид простоял некоторое время на месте, должно быть, оправляясь; сзади никто не подъехал на помощь, надежды, что придет помощь, не было. Кул Баязид быстро двинулся на врагов, они выпустили в него одну-две стрелы, но не могли устоять и побежали. Один, на неоседланной лошади, без помощи, он переплыл такую реку как Синд, обратил врагов в бегство и занял их землю. Замечательно смелое дело сделал!

Обратив врагов в бегство, /151б/ воины переправились через реку и забрали их пожитки и скот как добычу.

Хотя я и раньше за услуги и неоднократно выказанную смелость проявлял к Кул Баязиду благосклонность и внимание, возвысив его от должности повара до личного бакаула, но на сей раз после этого замечательного дела я оказал ему великое уважение и покровительство и сделал милости и благодеяния, как будет упомянуто дальше. И действительно он заслуживал милостей и благодеяния!

Сделав еще один или два перехода вдоль берегов реки Синда, мы направились вниз по реке. Воины, то и дело совершая набеги, вконец разбили своих лошадей, да добыча и не стоила набегов — одни быки. В Даште им, правда, достались овцы, а еще кое-где — всякие вещи вроде, например, тканей. За Даштом, кроме быков, ничего не было, а во время стоянок на берегах реки Синда один человек бывало, пригонял по триста, по четыреста быков. Быков пригоняли так много, что на каждой стоянке их оставляли почти столько же.

Мы совершили три перехода по самому берегу реки Синда, а после трех переходов отошли от берега против мазари Пир-Кан. Достигнув мазара Пир-Кан, мы остановились. Так как воины притесняли некоторых муджидов мазара, то я приказал для острастки изрубить [162] одного воина на куски. Этот мазар пользуется в Хиндустане /152а/ большим почетом; он находится у подножия гор, примыкающих к горе [Кух-и] Мехтер-Сулейман.

Покинув этот мазар, мы остановились на перевале, а выйдя оттуда, стали на реке, протекающей в области Дуки. Когда мы уходили с этой стоянки мои люди схватили и привели человек двадцать из людей Фазил Кукельташа, даруги города Сиви, нукера Шах бека, которые вышли в дозор. Так как в то время между нами и Шах беком не было никаких неудовольствий, то мы отпустили их с их конями и оружием.

После ночевки мы стали лагерем близ одной из деревень области Дуки, называемой Чутали. Хотя мои люди неустанно совершали набеги и подальше от реки Синда и на берегах реки, но кони не уставали, так как зерна для коней и зеленого корма было много. Когда же мы отошли от реки Синда, направляясь к Пир-Кану, то зеленого корма не стало; иногда за два-три перехода удавалось найти лишь небольшие поросли травы, да и зерна для коней не находили. После упомянутых стоянок кони моих людей стали отставать; на первой стоянке за Чутали из-за отсутствия вьючных животных отстал даже мой шатер. Вечером на этой стоянке пошел такой дождь, что в палатках было воды по щиколотки. Ковры сложили в одном месте в высокую кучу, и я сидел на них. В эту ночь утро застало меня в таком печальном состоянии.

Еще через два перехода Джехангир мирза пришел и шепнул мне на ухо: /152б/ «У меня есть к вам разговор наедине». Нас оставили одних и он доложил: «Баки Чаганиани пришел ко мне и сказал: «Давайте отправим государя с семью, восемью или десятью йигитами на тот берег реки Синда, а вас вознесем государем». Я спросил: «Кто еще был при этом совещании?» и Джехангир мирза ответил: «Баки бек только что сказал мне это, других я никого не видел».

Я сказал: «Проверь, кто еще с ним заодно. Вероятно, Сейид Хусейн Акбар, Султан Али Чухра и еще некоторые беки, вельможи и йигиты Хисрау шаха замешаны в этом».

В самом деле, Джехангир мирза держал себя тут очень хорошо; он исполнил обязанность родственника. Поступок Джехангир мирзы был ответом на такой же поступок с моей стороны. То, что произошло в Кахмерде 306, случилось вследствие подстрекательства и козней того же злосчастного, ничтожного человека.

Когда мы ушли с этой стоянки и стали лагерем на другой стоянке, я отобрал отряд молодцев, кони которых еще на что-нибудь годились, и, поставив во главе его Джехангир мирзу, послал пограбить живших в тех местах афганцев. На этих стоянках кони наших воинов начали сильно отставать; бывали дни, когда отставало двести или триста коней; лучшие отборные йигиты остались пешими. Шах Махмуд Оглакчи, один из лучших моих внутренних беков, когда отстали все его лошади, пришел пешком; до самого Газни кони моих воинов были в таком положении. Через три-четыре перехода Джехангир мирза, разграбив отряд /153а/ афганцев, пригнал стадо овец.

Через один или два перехода, мы достигли Аб-и Истаде. Глазам представилась очень большая река. Степи на той стороне совсем не было видно. Вода, казалось, сливается с небом. Горы и холмы на той стороне, словно горы и холмы в мареве, которые кажутся висящими, тоже как будто висели между небом [163] и землей. В этом месте сливаются реки, текущие в долине Катта-Ваза, в долине Зурмата, реки Газни и долины Карабага; потоки от весенних дождей и реки, разливающихся во время паводков, несут сюда воды, остающиеся после, орошения. Когда мы находились в одном курухе от Аб-и Истаде, то видели удивительную вещь: между небом и водой то и дело появлялось и снова исчезало что-то ярко-красное, как вечерняя заря. Это продолжалось до тех пор, пока мы не приблизились к реке; подойдя близко, мы поняли, что это дикие гуси: не то десять тысяч, не то двадцать тысяч, очень много диких гусей. Когда множество диких гусей на лету машет крыльями, то их красные перья то виднеются, то скрываются. Там оказались не только эти птицы; на берегах водится бесчисленное, несметное количество всяких других птиц.

На берегу оказалось много птичьих яиц. Двое афганцев, которые пришли на берег /153б/ собирать эти яйца, увидав нас бросились в воду. Несколько человек проплыли за ними с полкуруха и привели их. Они доложили, что вода всю дорогу одинаково мелкая и доходит коням по брюхо. Река там, по-видимому, неглубока, вследствие ровности дна.

Придя к руслу потока, идущего по степи Катта-Ваза и впадающего в Аб-и Истаде, мы стали там лагерем. Это русло сухое и вода обычно никогда там не течет; сколько раз мы проходили мимо, мы никогда не видели в этом русле текущей воды. Но на этот раз, из-за весенних дождей, в русло прибыло столько воды, что мы нигде не могли найти переправы. Хотя русло и не слишком широкое, оно очень глубокое. Коней и верблюдов всех переправили вплавь, а некоторые вещи и пожитки связали веревками и перетащили волоком на ту сторону.

Перейдя это русло, мы миновали Кухна-Нани и плотину Сар-и Дех и пришли в Газни. Джехангир мирза день-два оказывал нам гостеприимство, предлагая угощения и поднося подарки.

В этом году большинство рек поднялось, и через реку Дех-и Якуб нельзя было найти переправы. Я приказал достать лодки, построенные на озере, и спустил их на реку Дех-и Якуб, напротив Камари; люди переправились на лодках.

Миновав Сиджавенд на лодках, мы в месяце зу-л-хидждже 307 /154а/ прибыли в Кабул. Сейид Юсуф бек несколькими днями раньше умер от желудочных колик.

Насир мирза, испросив разрешение, остался в Куш-и Гумбазе; он сказал: «Я доставлю кое-что для слуг и нукеров из окрестных областей и приду следом за ними дня через три-четыре». Расставшись с нами, Насир мирза тотчас же послал свое войско в Дара-и Нур, так как жители Дара-и Нура проявили некоторое неповиновение. О неприступности крепости Дара-и Нур и неровности окружающих ее земель из-за рисовых полей говорилось уже раньше. Начальник [карательного] отряда Фазли вел свое войско без достаточной осмотрительности: на такой неровной дороге с гористой местности он пустил своих людей грабить. Жители Дара-и Нура прогнали разъехавшихся в разные стороны добытчиков; остальные тоже не смогли устоять и побежали; перебив часть людей, враги забрали много коней и оружия. Если над войском начальствует человек, подобный Фазли, положение его всегда будет таково. По этой ли причине или потому, что в сердце Насир мирзы оставалась обида, но он не [164] пришел следом за нами и отстал от нас. Сыновьям Айуба — Юсуфу и Бахлулу (на свете нет больше таких злых, сварливых, надменных и гордых людей) я отдал: Юсуфу — Алингар и Бахлулу — Алишанг. /154б/ Эти двое тоже намеривались захватить что-нибудь из своих областей и прийти с Насир мирзой. Так как Насир мирза не пришел, то они тоже не явились; всю зиму они были собутыльниками и собеседниками Насир мирзы.

Зимой они однажды совершили набег на афганцев Таркалани; летом Насир мирза снял с места и погнал за собой всех аймаков и все пришлые племена с их стадами и домочадцами, которые прикочевали в Нингнахар и в Ламганат, и явился на берега Барана. Когда Насир мирза находился на берегах Барана и в тех местах, пришли известия, что бадахшанцы перебили узбеков и, объединившись, восстали против них. Подробности этого дела таковы.

Шейбани хан отдал Кундуз Камбар бию, а сам ушел в Хорезм. Камбар бий, желая склонить к себе жителей Бадахшана, послал в Бадахшан сына Мухаммед Махдуми по имени Махмуд. Мубарак шах, предки которого принадлежали к числу беков бадахшанских шахов, поднял голову, обезглавил Махдуми и еще несколько узбеков и укрепил крепость Зафар. Раньше она называлась Шаф-Тивар, но он дал этой крепости наименование Зафар. Мухаммед курчи, один из оруженосцев Хусрау шаха, в то время владычествовал в Хамалангане. Он убил в Рустаке садра Шейбани хана и еще нескольких узбеков и укрепил Хамаланган. Зубайр Раги, /155а/ предки которого тоже были беками у бадахшанских шахов, взбунтовался в Раге. Джехангир Туркмен, один из нукеров Вали, брата Хусрау шаха, во время этих смут отложился от своего бека, собрал несколько беглых и отставших воинов и аймаков и потянулся в одно из укреплений. Насир мирза, получив об этом известие, вознамерился овладеть Бадахшаном. Подстрекаемый и побуждаемый некоторыми скудоумными и недальновидными людьми, он согнал домочадцев и скот всех явившихся с той стороны [Аму-Дарьи] пришлых племен и пошел через Шиберту и Аб-Дара.

Когда Хусрау шах и Ахмед-и Касим, убежав из Аджара, ушли в сторону Хорасана, они повстречали в дороге Бади'аз-Заман мирзу и Зу-н-Нун бека и, направившись вместе с ними в Герат, поступили в услужение к Султан Хусейн мирзе.

Эти люди, которые столько лет враждовали с мирзой и оказывали ему всякие неучтивости (каких только язв не было из-за них у Мирзы на сердце!), теперь из-за меня отправились к Мирзе в столь жалком и униженном состоянии и встретились с ним. Если бы я не сделал Хусрау шаха столь слабым, разлучив его со слугами и нукерами, если бы я не отнял Кабула у Мукима, сына Зу-н-Нуна, то их уход и свидание с Мирзой оказались бы невозможны. Ведь Бади' аз-Заман мирза был у них в руках, /155б/ [словно] тесто, и не мог отступить от их слов. Султан Хусейн мирза встал для них всех на место благодеяния и, не вспоминая обид, даже сделал им подарок. Хусрау шах через некоторое время попросил разрешения уйти в свои земли, говоря: «Если я пойду, то заберу все эти области», но так как он пришел [в Герат] без оружия и без средств, то от разрешения всячески уклонялись. Когда эти увертки продлились, Хусрау шах повторил просьбу. Так как он очень настаивал, то Мухаммед Бурундук дал ему прямой ответ и сказал: «Когда у тебя было тридцать тысяч [165] нукеров и все те области находились в твоих руках, что ты сделал? И что ты теперь сделаешь в землях, находящихся под властью узбеков, имея всего пятьсот человек?».

Однако сколько ни убеждали Хусрау шаха и сколько ему ни говорили разумных слов, это не подействовало, ибо пришел его срок. Он стал еще больше настаивать, и, в конце концов, ему дали позволение. Со своими тремя или четырьмя сотнями людей он направился прямо к границе Дехане.

В то время Насир мирза тоже ушел в ту сторону. Придя туда, Хусрау шах встретился с Насир мирзой в окрестностях Дехане. Главари бадахшенцев призывали одного Насир мирзу, Хусрау шаха они не звали; сколько ни старался Насир мирза, Хусрау шаха они не звали; сколько ни старался Насир мирза, Хусрау шах, поняв, как обстоит дело, не соглашается идти в [Хисарские] горы. План Хусрау шаха был таков; взять с собой Насир мирзу в качестве прикрытия, /156а/ пойти и занять область [Хисара]. Ладу у них так и не вышло; построив своих людей в окрестностях Ишкамыша и облачившись в кольчуги, они чуть не подрались и, [в конце концов], разошлись.

Насир мирза потянулся к Бадахшану. Хусрау шах, набрав отряд всякой голытьбы человек с тысячу и хороших и плохих, пришел осаждать Кундуз и стал в одном-двух йигачах от города Ходжа-Чартака.

Когда Мухаммед Шейбани хан, захватив в Андиджане Султан Ахмед Танбала, пошел на Хисар, [его противники] без боя и без сражения бросили свои земли и ушли. Шейбани хан пришел в Хисар; в Хисаре стоял Ширим Чухра с отрядом отборных йигитов. Хотя беки бросили свои земли и ушли, эти люди не сдали крепости Хисара и укрепили ее. Шейбани хан поручил осаду Хисара Хамза султану и Махди султану, а сам пришел в Кундуз, отдал область Кундуза своему младшему брату Махмуд султану и немедленно, не задерживаясь, направился в Хорезм против Чин Суфи. Он еще не дошел до Самарканда, как его брат, Махмуд султан, умер в Кундузе; Шейбани хан отдал Кундуз Камбар бию из Мерва. Когда пришел Хусрау шах, в Кундузе находился Камбар бий. Камбар бий одного за другим гонял людей к Хамза султану и прочим султанам, /156б/ призывая их на помощь. Хамза султан придя в Сарай, на берегах Аму, поставил во главе войска своих сыновей и беков и послал их в Кундуз. Когда они приблизились, их противники сейчас же вышли навстречу, но не смогли даже начать бой, а тот ничтожный толстяк и убежать не сумел; люди Хамза султана тотчас же сбили его с коня. Племянника Хусрау шаха, Ахмед Касима, Ширим Чухра, и еще нескольких отборных молодцов убили, а самого Хусрау шаха привели в Кундуз и обезглавили. Его голову послали в Хорезм Шейбани хану. Как и говорил Хусрау шах, стоило ему только уйти в Кундуз, как повадки находившихся при мне слуг и нукеров совершенно изменились. Большинство их потянулось в Ходжа-Ривадж и в те края. Бывшие при мне люди являлись в большинстве нукерами и слугами Хусрау шаха. Моголы держали себя хорошо и действовали со мною единодушно; когда пришла весть о [гибели] Хусрау шаха, они сразу присмирели, как будто на огонь плеснули водой.

Комментарии

252. О событиях года девятьсот девятого в подлиннике ничего не говорится.

253. Мухаррам 910 = 14 июня — 14 июля 1504 г.

254. Стих: Гулистан, Са'ади, гл. 1, рассказ 3 (стр. 49).

255. Раби 1 910 = 12 августа — 11 сентября 1504 г.

256. Гари — значение слова объясняет сам автор на стр. 288.

257. В кавычках — цитата из Корана, глава III, стих 25.

258. Сухейл — Канопус или альфа в созвездии Киля, вторая после Сириуса звезда по яркости. На Среднем Востоке (особенно в Афганистане) символизирует юг; вообще весьма почитаемая звезда.

259. Никудари — монгольское племя по происхождению; первоначально оно составляло отряд джагатайского царевича Никудара, бывшего на службе у Хулагу, но потом отложившегося. Он поселился со своими воинами к западу от Кабула; к их потомкам причисляют себя никудары.

260. В тексте Хайдарабадской рукописи — Астианчи.

261. Конец раби' 1 910- = первая декада сентября 1504 г.

262. Кадамгах — след ноги (Ходжа Хизра).

263. Рум – Средневековые восточные авторы так именовали Византию, впоследствии это название распространилось на Малую Азию.

264. То есть купцы не довольствовались прибылью в 300 — 400%

Чин — Китай.

Амлук (кара емиш) — род ягод похожих на вишню.

265. Высота перевала Базарак — 5300 м, Тул — ок. 4000 м. Хавак — 3800 м.

266. Перевал Шиберту — ок. 3200 м.

267. Хайберские горы прославлены одноименным проходом на пути между Пабулом и Пешаваром (Дакка — Джамруд). Этим горным путем пользовались неоднократно, начиная с Александра Македонского, Махмуда Газневид (X в.), Тимур (XIV в.), а также Бабур.

268. Синдом Бабур называет реку Инд, в нижнем течении которой лежит провинция Синд.

269. Афганцы — название впервые упоминает историк XI в. Мухаммед ал-Утби (Отби) в своей Тарих-и ал-Утби, посвященной истории правления Махмуда Газневида (383 = 998 — 421 = 1030).

270. 914 = 1508 г.

271. «...водоем площадью 10 на 10...» — здесь кари, т. е. около 10 X 10 м; такого рода водоемы делались обычно для ритуальных омовений.

272. Кух-и Сафид — Белая гора.

273. Мир Сейид Али Хамадани — известный теоретик суфизма (ум. в 786 = 1384г.).

274. 925 = 1519 г.

275. Летающие лисицы — летяги, грызуны из группы беличьих; распространены в передней Индии.

276. Луче (бу-каламун, хамелеон) — гималайский петух.

277. Аргуван (аргаван) — багряник, иудино дерево, растущее в виде деревца или кустарника.

278. Се-Яра'н — три друга (Аллаха), т. е. трое святых.

279. Суфа — глинобитное, каменное или деревянное возвышение, покрываемое коврами или паласами, на Среднем Востоке заменяет диван и т. п. мебель.

280. Якубб Осман ал-Газнави ал-Чархи (ум. в 851 = 1447 г.) — известный суфий, учитель Ходжи Ахрара.

281. Газни (Забул и Забулистан — городе 135 км юго-западнее Кабула. В предместьях города находятся развалины древнего Газни, столицы Газневидов (X в.).

282. Сабуктегин Газневид (366 = 977 — 387 = 997).

283. Султан Махмуд, Газневид (388 = 988 — 421 = 1030), по словам историка, 17 раз опустошал Индию на грани X — XI вв.

284. Шихаб ад-дин (Му'изз ад-дин Мухаммед) Гурид, правивший областью между Гератом и Газной; с перерывами управлял в Газни, Синде, Лехуре и Гуре с 569 = 1173 по 602 = 1205 г.

285. Табакт-и Насири — название известного сочинения по всеобщей истории на персидском языке; написана в XII в. историком Минхадж ад-дин б. Сирадж ад-дин Джузаджани (664 — 1266).

286. Кариз (канат) сооружение для вывода грунтовых вод с предгорий подземными каналами с целью орошения полей.

287. Рауза — гробница.

288. Муджавир — дервиш, живущий при мазаре (гробнице).

289. Рай — титул индийского правителя.

290. В Кабул т. о. входили следующие туманы: Нингнахар, Алишенг, Алангар, Мандравар, Кунар (с Нур-Галом), Ниджрау, Паджхир (Панджшир), Гурбанд, Кух-и Даман (Кухистаном), Лухугар с (Кабулом), Газни, Зурмут, Фармул, и Бангаш, всего 14 туманов.

291. Лак — 100 000.

292. Шахрухи - ок. 40. коп. золотом.

293. Нилгау — антилопа (о животных см. дальше в описании флоры и фауны Хиндустана).

294. Кулан (джигетай) — дикий осел.

295. Кариш — мера длины, размах рук, т. е. около 2 м.

296. Кулан куйрги — «ослиный хвост» и кук-шибак — название каких-то трав с опьяняющими свойствами.

297. Плетенка — судя по описанию, представляет собой вершу.

298. «...подвластная мечу, а не перу» — т. е. присоединенная не силой оружия и не в результате мирного договора, управляемая по законам военного времени.

299. Xарвар — мера веса: груз, поднимаемый одним ослом. В разные периоды и в зависимости от местности имел вес от 80 до 300 кг.

300. Алфавит бабури — по-видимому, разновидность тайнописи.

301. Ша'бан (910) = 7 января — 5 февраля;

302. Солнце вступает в знак Водолея 22 января

303. Иоги — последователи одной из индийских религиозных систем, отличавшиеся суровой, аскетической жизнью.

304. Исахайл - одно из главных афганских племен; Ниязаи — отдел этого племени.

305. Науруз — новый год персидско-таджикского солнечного календаря, падает на день весеннего равноденствия — 21 марта.

306. «...то, что произошло в Кахмерде». См. выше стр. 136.

307. Зу-л-хиджжа 910 = 5 мая — 4 июня 1505 г.

Текст воспроизведен по изданию: ур-наме. Ташкент. Главная редакция энциклопедий. 1992

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

<<-Вернуться назад

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.